– Ну, как там план по телику, выполнен уже? Давай теперь включим музыку?
Тот посмотрел на часы, согласно махнул головой и выключил телевизор. Василий на негнущихся ногах прошествовал к стереосистеме, примерился и ткнул пальцем в кнопку. Тут же из динамиков раздался проникновенный голос Бориса Гребенщикова: «Мама, вылей всё, что стоит на столе, – я не могу больше пить…».
Василий не успел ничего понять, как сзади раздался тигриный рык, в одно мгновение какая-то сила уронила его на пол, стереосистема лязгнула и выдала следующую песню: «Ну-ка, мечи стаканы на стол!».
Кое-как поднявшись, Василий посмотрел в сторону дивана. Джон сидел там как ни в чём не бывало, бодрым речитативом вторил Гребенщикову: «Все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду!» и втихаря показывал Василию кулак.
Василий виновато пробормотал:
– Не знаю, чей это диск, это не мой… Тут сосед заходил…
Джон прищурился на него как на врага народа и преувеличенно весёлым голосом вскричал:
– А что это мы не пьём? Сидим тут, скучаем! Проштрафившимся – стакан вне очереди!
Он наполнил стакан и сделал приглашающий жест Василию. Тот вздохнул и поплёлся к дивану.
Через полчаса опустела вторая бутылка. Стереосистема бодро командовала: «Чарку наливай! Песню запевай!». Джон пытался открыть третью бутылку. Василий хватал его за руки и трагически булькал, проглатывая отдельные звуки:
– Я не смогу! Не смогу!
Через час Джон рыдал на плече у Василия, повторяя:
– Ты понимаешь! Семья! Нет, ты не понимаешь! Да что ты понимаешь! Семья!
Василий смотрел застывшим взглядом в стену и время от времени бормотал Джону что-то неразборчивое, но успокаивающее. Музыка продолжала играть.