А я заснуть не мог. Я тесно прижимался к Вериной спине, почти растворялся в ней.
Мне было хорошо, и хотелось плакать от любви.
Счастливые слезы щекотали в носу, собирались в уголках глаз. Я легонечко, едва касаясь, вытирал их об Верины волосы.
Всю оставшуюся жизнь я хотел бы так лежать, чувствовать ее девичий запах, тепло ее ягодиц, изгибы хрупкого тела, щекотливые ерзанья растрепанной косички.
Мне хорошо было с Верой, и плохо без нее. Я теперь понимал несчастных андрогинов, которых разъединил злой Зевс, разбил, разметал по свету.
«Если бы он решил разъединить нас, я бы его уничтожил!
Не пожалел бы для этого миллион девственниц или младенцев…
Но лучше, я бы загадал, чтобы Зевс оставил нас с Верой в покое».
***
Вера пришла вчера – в понедельник, двадцатого – глубоким вечером, без предупреждения.
Я только выпрыгнул из душа после дневного марафона по милицейским управлениям, где выручал из камеры соседского оболтуса.
После общения с бесом-генералом, а затем одноклеточным Егоркой, я чувствовал себя выжатым лимоном и не хотел жить.
Но пришла Вера, прильнула, обняла. Я сосал ее нижнюю губу, пахнущую гигиенической помадой, и трогал под юбкой. Я ожил.
«Мой источник силы находится в ее свадхистане».
Недавние обиды на Веру казались глупостью, бойня на Майдане – маразмом, а измена с соседкой – дурным сном.
«Этого НЕ-БЫ-ЛО!
Приснилось в бреду! От передоза снотворного…
Есть лишь Вера!».
Успокоив себя надуманной правдой, безумствуя в любви и обожании, я тут же, в прихожей, взял ее сзади.
Вера смущенно тихонечко сопела, а я – на мгновение выныривая из мира блаженства в мир ощущений, приходя в сознание – вспоминал бессмертную мантру Фауста о мгновении, которое должно остановиться.
***
Это было вчера.
А сегодня, двадцать первого января, после обеда, я понял, что люблю Веру, и хочу, чтобы она стала моей маленькой женой-ребенком.
Я понял это после обеда, когда мы гуляли в парке. Вера держала меня под руку и щебетала о чем-то своем, студенческом.
На нас поглядывали прохожие, и – видимо – думали, что гуляют папа с дочкой или учитель с ученицей, или брат с младшей сестрой.
Мне было приятно думать, что они так думают, а может, они так – и в правду – думали.
Я слушал Верино щебетание, любовался румяными детскими щечками, а сам цинично и расчетливо представлял, как мы возвратимся домой, и…
«…прямо в коридоре, не дав опомниться, как вчера…».
От этих мыслей у меня до боли налилось, и уже не было желания гулять парком, а хотелось скорее возвратиться домой, к заветной вешалке.
***
Но тут случилось чудо!
Я повернулся к Вере, полюбоваться ее смехом над нею же рассказанным анекдотом, и заметил на точеном носике капельку влаги.