Проявилась Змея, зашипела, вдохнула несколько капель силы. Ещё раз дёрнул – немного сдвинул. Ещё! Ещё!
Оторвал от пола, пригнулся, рывком кинул бездвижное тело на плечо, срывая кожу на предплечье нагретым поручнем. Боли не чувствовал. Не чувствовал ничего.
Шагнул к проёму, перевесился и вместе с грузом рухнул на брезент, натянутый пожарниками…
Как упал и что было дальше – не знаю. Очнулся от пекущей боли в руках, затем ногах, в ожоговом центре, закутанный вонючими бинтами. В одной палате с давешним знакомцем – мужиком из горящего троллейбуса.
Ноябрь – декабрь 1992. Киев
– Замкнуло проводку, загорелось у водительницы, – рассказывала нам санитарка, кормя из ложечки. – Та выскочила через свою дверь, побежала обесточить троллейбус, но пассажиры оказались запертыми. А вы – герои, помогли людям выбраться. Все живы, только угорели маленько. Наградят вас…
– Не наградят. Не то время, – сказал сосед, когда заботливая тётенька, собрав кастрюльки и тарелки, укатила кормить остальных лежачих. – При Союзе – да, а в «вильной» другие расклады, капиталистические. Люди для них букашки. Вот, если б мы испоганили памятник Ленину у Бессарабки – наградили. Назвали бы патриотами…
Мужик приподнялся на локтях, скривился от боли, изнеможенно рухнул обратно.
– Не за что нас награждать! – продолжил зло. – Нужно было сразу дверь выломить, тогда б никто не угорел. А я кинулся окна бить – сквозняк учинил; сам, дурак, в салон полез, тебя позвал…
Сосед закашлялся, покряхтел – надышался горелым пластиком, как и я.
У меня сильных ожогов не случилось, но врачи-перестраховщики обмазали многочисленные ссадинки, щедро перемотали, чем лишили возможности донести ложку до рта. К тому же продолжало мутить от неудачного кульбита из разбитого окна головой вперёд – сотрясение дурных мозгов.
– Это ты из огня меня вынес? – подал голос сосед.
– Там огня особого не было. Дымило сильно. Да и пожарники подоспели, вытащили б… – оправдывался я.
Неудобно своё геройство выставлять, которого вовсе не было. Испугался я тогда, первым из троллейбуса сиганул, не думал об остальных. А почему второй раз полез – не знаю. Хранительница заставила.
– Тут, брат, важен факт поступка. Ты меня не бросил, хоть сам мог угореть. О пожарниках тогда не знал. Да из всей толпы только ты на помощь кинулся. Значит наш, советский.
Я ничего не ответил – говорить из-за повязки в пол-лица было неудобно. Однако в душе замлела самодовольная искорка. Гном брезгливо скривил губки: если бы не Змея…
– Служил?
– Служил… – Я повернулся на бок, лицом к собеседнику. Закусил губу, чтобы не выдать пекущей боли.