***
Узкими тропинками между палаток мы пробирались к Дому Профсоюзов, где должна была совершиться казнь.
Я хмуро шел за Маричкой и думал, что ни при каких обстоятельствах не загадаю ЖЕЛАНИЯ, поскольку мой убогий сельский покой меня вполне устраивал.
«И ничего менять не собираюсь… Даже из самых гуманных соображений».
А еще я искал способ выскользнуть из вонючего тела десятника Кутницы, и возвратиться в свое, к Вере. Искал и не находил, поскольку не знал рецепта нашего перемещения.
Он был иным, чем мои вылазки в астрал, и больше походил на путешествие с Велиалом в хрустальном шаре.
***
Шли долго, поскольку уступали дорогу разнообразным нагруженным добытчикам.
Кто-то нес доски, ветки и небольшие деревья, посаженные прошлым летом вдоль Крещатика, а теперь спиленные для обогрева. Большинство же тащили в руках, в пластиковых корзинах и тележках из супермаркетов разнообразный скарб, изъятый на нужды революции в магазинах.
Я не раз был свидетелем, как ценное и мелкое, вроде наполнения ювелирок, оседало в карманах членов реквизиционных бригад, состоявших, как правило, из зомбаков, остальное же отдавалось на нужды революции. Все оставались довольны.
Магазинов на Крещатике было много, потому «Остров сокровищ» обещал иссякнуть не скоро.
***
По пути меня окликали от костров, уважительно здоровались, обнимали за плечи, жали руку.
«Василь Кутница на Майдане в авторитете…».
Следовавшую же впереди Маричку тоже приветствовали, но не почтительно, а игриво, отпуская липкие шуточки, пробуя обнять и хлопнуть по толстой заднице. При этом, наличие меня, как «мужа», их явно не смущало.
Мы обошли сцену, на которой выступали майданные проповедники.
Из прошлого я знал, что гипнотикам, сочувствующим, и прочей серой массе, на сцену вход заказан. Там выступали чины не ниже зомбаков, но, как правило, полубесы и бесы, а то и обладатели цветных плащей. Однажды, даже сам Люцифер посетил эти подмостки в сопровождении главного кукловода нынешней пьесы – титулованного беса Буткявичюса, ученика самого Джина Шарпа.
***
Мы подобрались к Дому Профсоюзов.
Возле входа человеческая масса пребывала в броуновском движении, бурлила, испускала миазмы, смердела дымом, немытостью, перегаром. Запах, который смутил меня при воплощении в тело Василя Кутницы, здесь был привычным явлением.
Тоже самое – и «прекрасная половина» революционной массы: встреченные женщины, а их здесь была добрая четверть, мало отличались от Марички. Наяву проявился естественный отбор.
«Мою маленькую Веру сложно представить в этом бедламе…».
***
Присмотревшись к бурлящей толпе, я заметил, что она разделяется на два потока: один вливался в стеклянные двери, второй, пожиже, выплескивался.