И я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ МЕНЯТЬ в нашем убогом Раю!
А остальной МИР пусть катится в Ад!
Катится вместе со своими идеями, революциями, президентами, солдатиками, аннушками, настеньками, странами, нациями, гербами и флагами, богами и демонами!».
***
Мы прожили в деревне две недели и обвыклись.
Приближался День влюбленных – 14 февраля. Я думал о сюрпризе для любимой.
А еще думал, как бы сходить в местную школу, к директору, спросить о вакансии учителя истории. Да хоть бы внеклассную работу предложили, или завхозом, или сторожем.
Наши деньги катастрофически таяли, а без них и в селе не проживешь.
А еще я думал пойти в сельсовет и разузнать о регистрации брака.
Много чего я думал в те февральские дни, но жизнь внесла свои коррективы.
Глава двадцать пятая
14 февраля 2014 года, пятница
***
Вера заболела: тридцать восемь и пять, кашляет, сморкается, говорит страдальческим шепотом.
По привычке не часто болеющих людей, мы таблеток с собою не взяли. Купить тоже было негде.
Когда-то, еще при Союзе, в бабушкиной деревне была больница и аптека. Но теперь нужно ехать в районный центр или побираться у соседей.
К соседям я не пошел, решил лечить Веру сам. Вспомнил, как бабка заваривала чай из стебельков малины.
Наломал из замороженных кустов хворосту, приготовил.
Чай не помог. Вере становилось все хуже.
На третий день болезни, четырнадцатого февраля, в день Святого Валентина, я решил, что мы возвращаемся в Киев.
***
Вышли из дому в полдень. Добрых два часа брели по раскисшей грунтовой дороге к асфальтовой киевской трассе.
Вера еле переставляла ноги, ее – то морозило, то бросало в жар. Нам приходилось останавливаться, чтобы я мог ее укутать, или раскутать – в зависимости от состояния.
С остановками и передыхами мы добрались на трассу.
Я усадил Веру в углу будки-ожидалки, где меньше продувало, а сам принялся останавливать попутный транспорт.
***
Вечерело. Холодный дождь превратился в мокрый снег. В десяти метрах реальность теряла очертания и превращалась в грязную пелену.
Машины проносились мимо в ореолах слепящих фар, заштрихованных серой моросью. Никто не останавливался, видимо опасаясь одинокого попутчика на неосвещенной обочине.
Я периодически подходил к Вере, трогал ее лоб, поправлял съехавшую шапочку. Она безнадежно смотрела на меня, будто спрашивала, когда, наконец, мы уедем, а я бормотал ей утешения, и мне хотелось выть от бессилия.
***
При появлении очередной легковушки, я в отчаянии выскочил на середину трассы, замахал, вознося руки к небу, то складывая их ладонями в милостивой просьбе. Мне было все равно, что подумают неизвестные пассажиры и водитель – нужно было спасать Веру.