Вот и всё… – с неподдельной нежностью в голосе промолвила она и повернулась ко мне.
Ничего более прекрасного неповторимого неуловимо околдовывающего сразу и навсегда я никогда в жизни не видел. Её голова, лицо, глаза, губы, подбородок, все тело обладали такой магической притягательностью, такой невозможной силой, что хотелось не только обладать всем этим, а просто жить в них буквально, слиться со всем этим навеки и больше никогда не расставаться, не покидать как отчий дом. Ничем неприкрытая угроза, только что нарисованная и объявленная мне, была тут же мною забыта, настолько желанен был её внешний образ. Она медленно поднялась передо мной и удобно села на стол с откровенным издевательством в неотразимых глазах, но не смотря на всю гибельность, безвозвратность, которые были для меня в этих глаза все равно, не смотря ни на что, её не хотелось отпускать от себя, а она уже ложилась на стол, привычно обнажаясь с распущенной усмешкой на обольстительных губах, тут же раскрывая всё запретное для всех, но только не для меня теперь, с опытным бесстыдством и вместе с тем с какой-то детской трогательной непосредственностью, необъяснимой и непонятной в этом искушенном до последних пределов теле. Я с трудом оторвал от неё свой взгляд, казалось, сам воздух рядом с ней, вокруг неё хотел её настолько животно-манящей она была в этот момент.
– Ну что, зайдешь ко мне? – она с насмешкой следила за мной, как опытный зверь за своей жертвой, – Ты же этого хотел? – и с какой-то детской обидой в голосе добавила, – Все вы одинаковые… все хотите одного… извращенцы – и показав на свой рисунок, продолжила, – за всё надо платить, дорогуша… разве нет?
Вот оно что! Я отвернулся от неё и подошёл к окну, чуть помедлив, открыл её настежь. В комнату ворвался солнечный свет вместе с шумом улицы. За спиной произошло какое-то движение.
– Разве я разрешала отходить от себя?!! – её голос был наполнен яростью.
Не оборачиваясь, я продолжал стоять у окна, с печалью вглядываясь в горизонт легендарного города, изрезанный, изрубленный тёмно-синими силуэтами далеких домов. Не было больше никакой загадки, никакой тайны, только давнее, древнее бесстыдное насилие было за моей спиной – её жертва, жертва, которая со временем стала палачом, благодаря своей воле, своей памяти, которая все это время помогала самой себе быть содержанием самой казни, самой сутью беспощадного, безжалостного наказания всем окружающим за то давнее и мёртвое уже для всех надругательство над нею совсем ещё ребёнком. Заставив себя ради этого мщения превратиться в конце в концов в опасное и грозное существо, которое под личиной неотразимой молодости и красоты мстила миру за всех, кто был им обманут, кого растлили и надругались над их невинностью и чистотой, но при этом она совсем не заметила в своем наказании ему, что сама стала тёмной его частью, частью его пороков, его испорченности, его безпредельного растления, а потом, когда все же заметила это, то уже не могла остановиться, где-то глубоко внутри себя сохраняя детскую надежду, что за всё содеянное ей ничего не будет, потому что на это у неё всегда было то давнее оправдание, за которое она рано или поздно дождется счастья и покоя, а, может быть, когда-нибудь даже спасения пусть и такой чудовищной ценой, при этом всё это время заставляя себя не замечать рядом с собою того, что называется любовью, того, что на самом деле когда-нибудь её спасет и, может быть, прямо сейчас…