Я смотрел на ворон, которые вьют гнездо над самой крышей. Стак услышал, как я сделал глубокий продолжительный вдох. Затем наступила пауза. Стак напрягся, я видел это в его сведенных чуть приподнятых плечах. Затем все-таки я сделал выдох, и увидел облегчение на лице моего родственника.
Я опустил взгляд в землю и произнес:
– Идите, будьте спокойны. Я справлюсь.
В сердце кольнуло, с какой легкостью Стак развернулся и зашагал к семье. На мгновение мне стало дико страшно: он – последняя ниточка, пуповина, которую надо когда-нибудь отрезать. Спустя пару минут, когда Стак и семья скрылись из виду, я взял себя в руки и вернулся к наблюдению за воронами.
Семья Боворов отличалась своей необычностью. Тинк и Тильда, супруги, уже не помнили день их знакомства. Они будто жили вместе вечно.
Их дочери – Тайс двенадцати лет, Тэнда – одиннадцати и Бой, десяти лет, с рождения вели себя непослушно.
Боворы владели замечательным домом, в лучших традициях акратиристианских семей – трехэтажным поместьем на окраине селения. Внутренний дворик, сад вокруг и шишкинский сад с плетеным забором, по которому гуляли оленята.
Все это Тильда очень любила. Но дело в том, что земля эта принадлежала государству.
А Тинк очень не любил, когда что-то принадлежит государству. Все бумаги он оформлял на семью. Однако после смерти всех членов семьи оказалось, что власти все равно раздерут дом на кусочки.
А Тинк очень хотел, чтобы всех членов семьи похоронили на их собственной земле, в сени дерева Эммы (он так любил свою землю, что и каждому дереву и кустику давал имя).
Несмотря на то, что Тинк и Тильда любили друг друга, они часто ссорились по этому поводу. Жена не хотела слушать мужа в этом вопросе. Она прижимала к себе светлую, густую, как конский хвост, косу и качала головой, словно индианка или отпятая афроамериканка.
– Тинк, ты выжил из ума. Ты. Выжил. Из ума, – говорила она. – Ты, мать твою, землю нашу хочешь продать. На что ты ее, мать твою, ты заменишь?
Тинк шевелил руками волосы на макушке и запинался об родинки на ней.
– Это не наша земля, – он поднял руку в кулаке, чем испугал жену, ее круглые щеки покраснели от гнева. – Я, блин, хочу счастья нашим малышкам. Хочу, блин, им счастья.
– Все понятно, Тинк, ты хочешь им счастья.
Она с горем пополам взялась за сковороду и нажарила им блинов, больше похожих на омлеты.
Тинк считал себя малоимущим гражданином несмотря на то, что государство дало им максимум; он негодовал.
– Они купили наши, блин, души, Тильда. Твою душу купили. Ты ли это, кто меня любит? – он постучал ей в спину – она одернула плечо, закусив губу.