- Конечно, Виктор, - говорит Нина с сияющей, кристально белой улыбкой. Но ее взгляд мрачнеет, когда она снова смотрит на меня. -Следуйте за мной, я покажу вам ваши покои.
- Эм, у меня нет никаких…-Я хмурюсь и поворачиваюсь к Виктору. -Что мне делать с одеждой? Туалетные принадлежности?- Я хмурюсь. - У меня даже нет с собой телефона или бумажника!
- Одежда и туалетные принадлежности для вас уже доставлены, мисс Мюррей, - раздраженно говорит Нина.
- Что? Как?
Она поджимает губы. -Потому что это моя работа, и я хорошо справляюсь со своей работой.
- Мы ехали из Чикаго минут тридцать ...
- Я очень хорошо справляюсь со своей работой, - раздраженно бормочет она. - Теперь, если больше ничего нет, пожалуйста, следуйте за мной.
- Мой телефон? Мой бумажник?
- Тебе здесь ни то, ни другое не нужно, - рычит Виктор.
- Да, я знаю.
Его губы сжались в ответ.
- Сюда, - бормочет Нина. Я поворачиваюсь, чтобы последовать за ней. У подножия одной из огромных изогнутых лестниц, которые поднимаются вдоль стены в фойе, я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Виктора. Он все еще смотрит прямо на меня. Я дрожу, прежде чем поворачиваюсь и быстро следую за Ниной вверх по лестнице.
Виктор
Мои руки сжимаются в кулаки, я смотрю, как она скользит вверх по лестнице. Ладно, она просто идет, но наблюдать за ней-это… заманчиво .
Это тоже опасно. Это не игра, в которую я играю, и женщины-это не поблажки, которые я себе позволяю. Никогда. Я провел всю обратную дорогу до своего дома, придумывая себе оправдания—почему я делаю то, что делаю; почему я принял это безумное решение.
Но наблюдение за тем, как Фиона поднимается по изогнутой лестнице, а затем исчезает из поля зрения, ставит все это в суровую перспективу. Я делаю это не ради бизнеса или мести Томасу. Я не играю в “перспективную игру” или в какие-либо четырехмерные шахматы. Я делаю это, потому что я хочу ее. Я желаю ее больше, чем когда-либо желал какую-либо женщину, когда-либо. Это страстное желание—мгновенное безумие в моей голове. И это уже заставило меня сделать по крайней мере один неверный шаг.
Я проявил слабость. Томас может этого еще не знать или не видеть. Но он мог бы. Если он достаточно долго будет размышлять о том, что произошло сегодня в его офисе, он это заметит. И если мои враги обнаружат слабость—даже такие жалкие, беззубые враги, как Томас Мюррей,—это вполне может стать моей гибелью.
Я несусь по коридорам своего дома в свой офис. Дверь за мной захлопывается, и я направляюсь к барной тележке у камина. Я наливаю чистую двойную порцию виски "Балвени" Пятидесятилетней выдержки, которое я там храню. Я пью и глубоко погружаюсь в дизайнерское кожаное кресло у камина.