Да, судя по фотографиям, мы очень здорово проводили время. Батоны, беретики шейные платки, шоппинг и прогулки на открытом автомобиле с молодыми французами.
У-ля-ля!
Но внутри мне хотелось сброситься в Сену, словно Жоан Маду. И встретить романтически настроенного хирурга, который бы спас меня…
Так с батонами, улыбками и прощальными воплями:
– Салю, мон амис! – мы загрузились в джет, когда-то принадлежавший Мартину и вернулись домой.
Это был мой первый визит за границу. Некому было мне его запретить… И я заплакала, вспомнив свою красивую, непутевую и мертвую мать. Девочки сочувственно хлопали меня по плечу и отпаивали шампанским, но ясно было: им на меня плевать. Слишком много лет прошло, чтобы помнить дружбу. Да и позорное изгнание забыть было нелегко.
Они поехали бы со мною и в Рим, – я видела это по их глазам, жирно подведенным подводками от Диора, – Лизель каждой из нас выдала по карточке, чтобы мы развлекались и девочки развлеклись… Но я поняла, что никуда больше не поеду.
Они так и остались девчонками, а я стала взрослой и хотела домой, к Нему.
– Ви! – завопил Рене, бросаясь ко мне.
Он был чертовски хорошенький мальчик и явно это осознавал. Да, в его возрасте я уже успела трижды влюбиться и оказаться брошенной, но Рене казался мне малышом.
Он подарил мне букет и поцеловал руку, но тут же сбросил наносной лоск и спросил:
– Ты что-нибудь привезла?..
– Конечно!
Я в самом деле привезла обратно свою депрессию, берет, ящик кальвадоса, кучу шмоток и недоеденный французский батон, но Рене собирал сувениры из разных мест, и я подарила ему берет, магнитик и полосатый шарфик. И еще – большую коробку разноцветных макарунов. Последнее, наверное, понравилось ему больше всего. Но он тактично угостил нас с Лизель, Марию и Михаэля-младшего.
Раздав подарки, я приняла душ и прилегла отдохнуть с дороги. И лишь тогда, совершенно случайно, вспомнила:
– Господи! У меня же есть сын!
В детской сидела няня и умиленно рассматривала мужчину, стоявшего у окна с младенцем.
– Регардэ, кто пришел! – сказал он Ричу. – Это же твоя маман!
– Привет! – под взглядом няни, пришлось поцеловать его в щеку и, вообще, притвориться, будто все хорошо. – Как он поживает?
– Отлично, много про тебя спрашивал… А нет, вру. Это были другие трое, – Себастьян осторожно передал мне младенца, и я с наслаждением прильнула носом к головке Рихарда.
– Мой сладкий маленький пирожочек, как я могла про тебя забыть? – прошептала я про себя.
Мысль, что я назвала своего сыночка «выродком», разрывала меня на части весь французский вояж, но едва оказавшись дома, я начисто забыла о нем. Еще один повод потом угрызаться совестью.