Эля была полностью согрета теплом, отдающимся от асфальта, от камней, от Ильи… Какой-то совершенно другой, но не менее прекрасный. Успокоившийся, размягченный. Почему мужчины так часто напускают на себя суровость и занятость мировыми проблемами? Быть мужчиной… какая загадка, непостижимость. Но как же их мало… И они тоже самое думают о женщинах. Каждому в голову затесывается некий бестелесный образ, который живые люди не оправдывают просто по причине своей развернутости.
Все это носилось в ее голове какими-то комками, которые путались друг с другом, сливались, сталкивались и бились о черепную коробку. Бледный отсвет с улицы опутывал мгновения. Илья не понимал, что он все еще делает в квартире, набитой молодежью, но уйти казалось ему чем-то вредоносным, чем-то вроде апельсина, пораженного плесенью после восхитительного десерта – все вкусное пойдет насмарку. Уйти теперь – испортить ощущение полета, возвышения, очищения.
– Мне все рисуется та золотая осень, когда мы с бабушкой гуляли в парке, а я была совсем крошечная, – тихо произнесла Эля, и Илья в знак внимания даже перестал елозить ложкой по блюдцу. – Бывают воспоминания без событий. Только как мы шли по аллее, а сверху падали листья… Помню бабушкины ботики, но только потому, что часто вижу их теперь в шкафу. Может, в тот день она была в другой обуви, а в моей голове просто произошло замещение. Или вот сейчас, описывая это, я вспомнила то, о чем не думала уже давно – как дедушка поднимал меня в детский сад. Обычно я вставала плохо, любила покапризничать и поваляться, пока меня не вытурят из кровати уже непререкаемо мама или бабушка. Но перед дедушкой надо было выставить себя в лучшем свете, и я мужественно перенесла вставание, одевание и запуливание в детский сад. Учитывая, что разбудил меня он чуть ли не на рассвете, ведь сам был жаворонком. Куда он пошел потом? Наверное, по своим вечным делам в доме – тут забить гвоздь, тут замесить раствор… Иначе он не поднял бы такой большой дом, как наш. Теперь я подумала, что никто не сможет проникнуться ощущениями, какие испытываю сейчас. В лучшем случае каким-нибудь суррогатом. Не узнает всех полутонов и нюансов… Странно, что воспоминания разбавляются теперь новыми ощущениями, пристрастиями, фактами, относящимися уже не к тому дню, а более поздним, воссоздаются по фотографиям. То есть в них всегда лето или свежая весна, потому что я люблю их и потому что истосковалась по теплу и свету.
Илья какими-то непонятно расширенными глазами смотрел на Элю. Она замолчала, чувствуя вознесение от прикосновения к потаенным, почти полностью занесенным песками времени и несовершенством памяти событиям. Событиям, почему-то похожим на старинные предания и ощущения прикосновения к загадкам древнейших цивилизаций. Наверное, потому что это было становление ее цивилизации, слепливание во что-то единое из разрозненных кусочков жизни, которая так была вновь и так поражала… И при этом на Элю давило тепло ночи и сонливость, сопутствующая счастью. Она соображала очень туго. Остались лишь ощущения.