Марина, казалось, впала в анабиоз. Эля с грустью, но с чувством чистоты, настигающим после дотошной уборки, отошла от нее и села на прежнее место. Говорить об этом с Ильей она испугалась.
И одновременно Эля рвалась освободиться, потому что боялась того, что будет дальше. Она по-прежнему опасалась неестественности прозябания в насыщенных отношениях с другим человеком, так от нее отличным. Боялась брать на себя ответственность о ком-то, вступать в брак, рожать детей… Все это было так дико, о ком-то далеком и неродном, но не о ней. Психологически Эля застряла в возрасте превращения отрочества в юношество и отнюдь не тяготилась этим. Она постоянно слышала о нерешительных мужчинах, которые не хотели ничем обременять себя, и прекрасно их понимала, не представляя, почему общество так и норовит прижать их к стенке. То же самое оно хотело сделать и с ней. То, что нам пытаются навязать о человеке, почтив всегда сужает грани личности от отсутствия подлинного таланта.
Эля подергивалась от мысли, что вместо друзей и поездок за город, просмотра культовых фильмов и чтения книг у раскрытого навстречу пряному ветру окна она вынуждена будет без работы и, соответственно, без социализации, полностью на чьем-то попечении сидеть на привязи в маленькой квартирке с вечно орущим младенцем и мужем, ведущим, в отличие от нее, полную жизнь и втайне тяготящимся приобретением. В представлении Эли игра ни на йоту не стоила свеч. Крушение всего, что только было в жизни радостного и светлого, превращенного в бесцветную каторгу.
Эле легче было отдать Илью Марине и утешаться мыслью, что она совершила хороший поступок. Она не хотела быть разлучницей и причиной распрей – в собственных глазах Эля должна оставаться безупречной.
Она целовала его в шею, в складки, образованные опусканием головы на грудь.
– Хочу от тебя ребенка.
Никита разом выпрямился как деревяшка. Его зрачки почти достигли краев радужек.
– Ты…чт… аэ…
Ему не хватило кислорода, он начал кашлять. Инна со слегка нетерпеливым недоумением воззрилась на него.
– В чем дело?
– В чем дело?! – завопил Никита, вскакивая. – Ты опять сделала это!
– Что? – протянула Инна, плохо скрывая желание передразнить его.
– Ты… какой ребенок? Ты замужем!
– Ну, все правильно. Замужем и с ребенком. В чем дело?
– Ты издеваешься?!
– Ничуть, – ее глаза являли эталонный образец кротости и добродетели.
– Ты… – Никита повел челюстью, словно ее свело, а затем пожевал губу. – Ты…
– Ну да, это я.
– Прекрати! Ты собираешься родить ребенка от другого мужчины, будучи замужем? Я верно понял?