Лукьянов умолк.
– Вот же ***!
– Как такого земля носит? Родную мать бросить!
– Продался!
– Попался бы мне, враз поумнел бы!
– А дальше-то что было? Неужели всё так и кончилось?
– Есть и продолжение этой истории – ответил Алексей Иванович, – через несколько лет Санчо стал одним из богатейших людей северо-востока Мексики, ему принадлежали обширные земли, на него трудилось много крестьян. Всё казалось незыблемым и вечным, как движение солнца. Но короткий миг может поменять местами верх и низ. И вот Санчо уже лежит на земле в предсмертных конвульсиях. Любимый конь на конюшне ударил своего хозяина в грудь обоими задними копытами. Так никто и не понял, за что обычно смиренное животное вдруг так взбрыкнулось. Навсегда осталась тайной его смерть.
Горестно было матери получить известие о кончине своего сына. Всё нажитое им, после вступления в наследство, она раздала нуждающимся, оплачивая долги бедняков. За что в родной деревне её почитали как святую…
– Собаке собачья смерть!
– Есть же правда на грешной земле.
– Справедливость заключается в том, чтобы воздать каждому своё – сказал вдруг один щуплый, похожий на подростка, заключённый в круглых очках.
– Сам выдумал?
– Нет, не я, Цицерон.
– Ну, всё верно сказал…
Я слушал эмоциональное обсуждение поступка этого Санчо. Вымышленная эта история или нет, не имело значение. Важно то, что несмотря на тяжесть порой содеянного, в людях сохранилось и проявилось сострадание, чувство справедливости, отзывчивость. И для многих из них понятие «мать» осталось священным, нежно оберегаемым.
***
В лагере жизнь шла по установленному порядку, с рутиной и трудовыми вахтами. Пока не случилось одно происшествие, сильно встряхнувшее всех обитателей не только нашего барака, но и всего лагеря.
В один из хмурых ненастных дней из-за сильного шквального ветра и непогоды работы закончились намного раньше обычного. И усталые, обозлённые люди возвращались на свои места. Надо сказать, предстоящей трагедии уже способствовали некоторые обстоятельства. Они словно угли тлели в нашем блоке, пока не разгорелись, и костёр не запылал ярко. Ещё с утра у всех было какое-то гнетущее настроение. Появилась с острыми выпирающими краями озлобленность, цепляющая всех как заразная болезнь. Нервозность, чувство опасности буквально витали в воздухе, отравляя и без того «нечистую» атмосферу, готовую взорваться по малейшему поводу. Было как-то жутко, непередаваемо тоскливо и противно. Молнии, в виде возникающих в разных местах барака потасовок, уже сверкали. Следовала очередь грома. Как в театре, каждому явлению свой акт. Тучи вокруг стали чёрными, почти осязаемыми. Внутренне я содрогнулся от той поднимающейся агрессии, которая безудержно искала выход. Напряжение стало столь велико, что искрило уже повсеместно.