Скромность и честность нынче не в почёте. Все хотят быть, как они теперь бают, крутыми.
В комнату тем временем забежали внучки: яркие, румяные, солнечные и шумные, почти невесомые сестрички. Одной четыре, другой чуть больше пяти.
– Бабушка, включи мультики.
– Не умею, малышки. Стара стала. Учили, как пультом включать, а я не пойму никак. Мамку позовите.
– В магазин мамка ушла. Тогда конфет дай.
– И конфет у меня нет, зефиринки-золотиночки. Родителей дожидайте.
– Ну и дура! Ничего у тебя нет. Даже разговаривать, как следует не умеешь.
– Бабка ёжка, костяная ножка, с печки упала, ногу сломала, а потом и говорит – у меня нога болит.
– Пошла на улицу, раздавила курицу. Пошла на базар, раздавила самовар. Пошла на лужайку, испугала зайку…
– Бабка ёжка, бабка ёжка, поиграй нам на гармошке.
– Беззубая карга, тебя кошка родила, тебя поп крестил и штаны спустил…
– Разве, вас не учили, внученьки, что взрослых нельзя дразнить и обзывать. Я ведь ваша прабабушка, мама вашей мамы. Не стыдно вам? Вы ведь тоже когда-нибудь станете старыми.
– А вот и не станем! Бабка Ирка, в бублике дырка. Бабка обижается, а на нас ругается!
– Придётся мамке на вас пожаловаться.
– Ну и дура! Тогда скажем, что ты кружку расколотила.
– Не выдумывайте, ничего я не била. Сиднем сижу. Ни разу не встала.
– А мы сейчас сами её уроним и скажем что ты.
– Так поступать гадко.
– Не будешь жаловаться. Ябеда-ябеда, ябеда-корябеда!
Бабушка Ира мгновенно возвратилась из воспоминаний в реальность, почувствовала на лице солёную влагу, смахнула жгущие кожу ручейки кончиком пальца, слизнула докатившиеся до губ капли.
Значит, не всё ещё выплакала.
Она отвернулась от внучек, уставилась размытым влагой взором в никуда и тихо сказала, – ничого дитятки, малы вы пока, жизни не ведаете. Она всему научит! Одно скажу – и табе и табе такэ, как у мэнэ будэ! Усе возвертается взад, кажно добро, кажно худо, кажно неосторожно молвленное слово.
Как же мы все мечтали об окончании школы.
На несомненный успех и гарантированную удачу после, на настоящую взрослую жизнь мы молились и медитировали.
На выпускном балу, когда было радостно и грустно одновременно, когда все без исключения девчонки разрешали себя обнимать и целовать, мы со слезами на глазах делились грёзами и планами.
Тогда мы клялись и обещали друг другу держать нос по ветру, не теряться, помогать. На выпускном снимке каждый чего-нибудь ободряющее, памятное написал.
Теперь уже сложно понять, кому принадлежала та или иная реплика: слишком неразборчивы, корявы подписи.
Сейчас, спустя десять лет, невозможно вспомнить даже схематично, кто как представлял недалёкое и далёкое будущее. Главное, оно было заманчивым и прекрасным.