– Вика, ты что, я ни о чём таком, даже в мыслях… я же не виноват, что приснился тебе. Может ты тоже мне снилась. И разговаривала. Что теперь – портрет не писать?
– Ничего! Сказала же, кушать хочу. Всё из-за тебя началось. Сказочник. Чего ты там про любовь говорил?
– Ничего. Это ты, ты говорила.
– Значит, врал? Не любишь, а словами бросаешься?
– Вика, ты меня вконец запутала. Ничего такого я не говорил.
– Выходит, я вру, да? Сознавайся, а то уйду.
– В чём сознаваться?
– Ладно, ппроехали. Не хочешь – не надо. Когда уже эта пара закончится? У меня от голода голова пухнет. Или от любви? Что ты со мной сделал, негодяй! Если так дальше пойдёт, я без диплома останусь.
– Ну, что я говорил, это ты, ты, не я про любовь.
– Не отказываюсь. Потому, что дура. Учиться надо, а ты, ты…
– Что я? Рисую и рисую. Как обещал. Никаких вольностей не позволяю.
– Ты… ты первый начал. Сидела себе в сторонке, никого не трогала. Как деревенщина неразумная, на приманку повелась. Теперь мучаюсь. Ладно, можешь руку обратно положить. Ты мне давно понравился, если честно. Держалась, терпела. Но это ничего ровным счётом не значит. Не облизывайся. Я не пирожок какой-нибудь.
– Пошли лучше завтракать.
Само собой получилось, что до квартиры дяди они добирались, держась за руки.
Удивительно, но чем ближе Кирилл знакомился с Викой, тем меньше мог разглядеть, плотнее сосредоточиваясь на личных переживаниях. Он начинал чётко различать оттенки ощущений, замечал различные реакции физиологии на слова, действия, поступки. Вместе с этим росла в геометрической прогрессии масса неосознанных желаний.
Кирилл даже представить не мог, что общение с девушкой может быть настолько разнообразным, несмотря на то, что внешне ничего особенного не происходило. На ходу учились разговаривать глазами, жестами, прикосновениями, понимая не намёки даже, а предчувствия и мысли.
С каждой минутой росла плотность соединения, чувство сопричастности, даже привязанности. Для этого им не понадобилось слов, обещаний, клятв.
Тебе хорошо со мной, спрашивала глазами Вика? Кирилл нежно сжимал её пальчики, передавая тем самым именно тот ответ, который девушка ожидала. Её реснички сладострастно хлопали именно столько раз, чтобы юноша понял, насколько ей дорог.
Ребята не хотели говорить вслух, пока кто-то посторонний мог невольно вмешаться, услышав их деликатный диалог, слишком интимный, чтобы о нём можно было сообщить миру. Их чувства едва возникли, не успев покинуть девственную колыбель. Возможно, они сами ещё не догадывались, что это начало появления более сильных влечений, но уже стремились быть вместе и боялись этого.