Рассвело. Моросящая влага, разогнав туман, заполонила пространство легким шуршанием дождя. Одежда Веры отсырела, руки стали бесчувственными. И все же крестный ход поднял ее настроение, прибавил духу, утренний воздух взбодрил. Вера еще не знала, где будет ночевать следующую ночь, поэтому по дороге зашла в келью и забрала сумку с собой. Вернулись в зимнюю церковь. Отец Григорий, словно герой-победитель, с воодушевлением приступил к службе. Был какой-то очередной церковный праздник, и в маленькую церквушку набилось столько народа, что скоро от человеческого дыхания и запаха пота стало душно. Службу надо было выстоять до конца, чтобы причаститься после исповеди, и Вера ждала тупо, бездумно, крестилась невпопад. На душе снова стало тоскливо.
Происходящее богослужение вдруг потеряло для Веры значимость, и заученные действия участников службы показались ей такими же обыденными, как и все, что каждый день делает земной человек: спит, ест, ходит на работу. Через полтора часа она не выдержала и присела на скамейку. Запах ладана стал нестерпимым, подступила тошнота. «Что же мне теперь можно? – подумала Вера. – Как дальше жить?»
Откуда-то из толпы возникли и втиснулись в узкое пространство за ее спиной две местные жительницы. От них исходил резкий запах коровьего навоза. Они начали старательно креститься, кланяться и одновременно негромко продолжали им одним известный разговор:
– Врут матушки: сестра Мария не заболела, а сбежала ночью из монастыря. Босиком и без пальто сбежала, – говорила одна.
– Не бреши, – отвечала другая. – Вечно ты выдумываешь всякое.
– Да мне сестра Ксения по секрету пошептала. Говорит, она батюшку нашего соблазнить пыталась, – настаивала первая.
– Ну, тогда туда ей и дорога. Как была до монастыря шлюхой, так и осталась. Горбатого могила исправит.
Женщины продолжали страстно перешептываться, а в уставшем мозгу Веры все увиденное и услышанное мгновенно сложилось в законченную картину и ослепило невероятной догадкой. Она, словно не веря своим глазам, посмотрела на округлую спину осанистого отца Григория, уверенно продолжавшего службу, потом рывком поднялась со скамейки, подхватила свою тощую поклажу и, расталкивая сонных прихожан, стала пробираться к выходу.
Вдруг, откуда ни возьмись, появилась старушка-распорядительница и вопрошающе взглянула в сведенное судорогой лицо Веры. Та умоляюще произнесла:
– Я пойду, плохо мне…
Распорядительница не стала уговаривать остаться, будто все уже знала про Веру наверняка, а вложила в озябшую ладонь маленькую иконку со святым Николаем и тихо сказала: