Я не хотел. Вроде мы и женаты уже были, но я как будто сомневался в том, что мы настоящая семья. Или просто сомневался в том, что хочу семью именно с ней. А если не с ней, то с кем? Не факт же, что мне с другой будет комфортно.
По-настоящему комфортно было, пожалуй, только с мамой, когда я был ребёнком. Но я уже вырос, и теперь мне нужно заводить своего. Причём, именно ну́жно и плевать, чего хочу я.
В один момент, жена просто взяла и сказала мне об этом прямо. «Дорогой, я хочу завести ребёнка» – и ком, стоящий у меня в горле с конца нашего медового месяца и начала совместной жизни, чуть не разорвал мне голову изнутри. «Ну заводи, если хочешь, только как-нибудь без меня, пожалуйста» – едва не сказал я в ответ.
В тот раз я как-то отвертелся от этой темы, но периодически она всё же возвращалась к ней. Тогда я снова уходил от разговора, а она, через некоторое время, вновь задавала мне вопрос, не хочу ли я стать отцом. Чёрт, да я скорее святым духом стану, чем буду растить сына, которого не хотел.
Не много времени понадобилось, чтобы она сама всё поняла. В какой-то момент она просто перестала задавать мне вопросы и как-либо намекать на эту тему. Лишь иногда вздыхала глубоко или отходила к окну, смотря вдаль и машинально трогая живот, в котором хотела ощущать своё дитя.
Она устала, и по ней было видно, что виновным она считает меня. Она не говорила мне об этом напрямую, но временами, когда мы затрагивали тему нашего будущего, она вдруг осекалась и опускала взгляд в пол. Не хотела ссориться и винить меня в чём-то. Наверное, хотела, чтобы я сам до этого додумался.
А я додумался. Сразу всё понял, но по какой-то, неведомой мне причине, не хотел ничего говорить или даже подавать виду. Я прикинулся тупым, в надежде, что, со временем, всё выровняется.
Но, как не сложно догадаться, ничего не выровнялось. Она по-прежнему сторонилась «серьёзных разговоров» и я всё чаще стал видеть, как она выходит из ванной, в которой пролежала часа полтора, с красными, припухшими глазами.
Проблемы на работе добавили беспокойства. Компания, в которой я работал, оказалась под угрозой банкротства. Пошли сокращения. Меня не уволили, но зарплата стала значительно ниже, и теперь, вместо запланированной поездки в Италию, мы поехали к моей матери на дачу.
Как сейчас, помню тот день, когда мне сообщили о новых условиях работы. Я вернулся домой и… мне так стыдно было смотреть ей в глаза. Я должен был сказать ей, но не мог. Не мог сообщить о том, что подвёл её снова.
Я всё больше и больше уходил в работу, пытаясь подработать сверхурочно, и она стала всё реже видеть меня дома. А когда я всё-таки приходил, весь уставший и «побитый жизнью», у меня не было сил даже на вечернюю близость. Да и вряд ли ей хотелось заниматься этим с человеком в таком состоянии.