Он отошёл от двери.
Давид перевёл взгляд с него на Хамеда, а затем – и впервые – прямо на своего деда. Суровое лицо Абдуллы не изменилось. И, похоже, я была единственной, кто видел выражение его глаз.
Пригнув голову, мальчик выбежал через заднюю дверь.
– О, верни его! – воскликнула Нефрет. – Мы не можем оставить его с этим ужасным стариком.
– Выбор остаётся за ним, – ответил Эмерсон.
– Да, да. – Хамед выстрелил в Нефрет злобным взглядом. – У молодой ситт нежное сердце, она ничего не знает о зле. Вы ошиблись, предложив ему место у себя, Эмерсон-эффенди. Мальчик опасен, он нападает, как дикий пёс. Я держу его только из милосердия.
– Качество, которым ты известен всем вокруг, – проронил Эмерсон. Он небрежно бросил скарабея в воздух и поймал его в последнюю секунду. Хамед пронзительно завопил. – Ну, дорогие мои...
Его прервали крики, грохот и шум ударов, доносившиеся из-за двери, за которой исчез мальчик. Эмерсон тут же исчез вслед за ним, потому что он, как и я, узнал слишком знакомый голос. Как Рамзес выскользнул незамеченным, я не знала, но факт остаётся фактом: в комнате его не было.
Короткий проход, больше похожий на грубый туннель, чем на коридор, вёл в комнату, вырезанную в скале на склоне холма. Единственный свет исходил от нескольких маленьких необработанных гончарных ламп, но мне хватило его, чтобы увидеть не только следы краски на стенах, но и живую картину, возникшую передо мной.
Эмерсон разнял мальчишек и держал их поодаль друг от друга, одной рукой смяв воротник рубашки Рамзеса, а другой – вцепившись в костлявое плечо Давида. Я не могла определить, какой ущерб Рамзес нанёс своему противнику, но было очевидно, что, по крайней мере, один удар поразил Рамзеса, поскольку из выдающегося носа текла кровь.
Вначале оба затаили дыхание. Затем Рамзес провёл порванным рукавом по лицу и выдохнул:
– Он подслушивал, отец. Он рванулся прочь, когда я столкнулся с ним, и я бросился в погоню, и когда я загнал его в угол, потому что, как видите, это тупик, он...
Давид обозвал Рамзеса чем-то чрезвычайно грубым по-арабски. Рамзес обозвал его в ответ чем-то настолько грубым, что даже Эмерсон моргнул, а глаза Давида расширились – по-моему, с определённой степенью восхищения. Эмерсон как следует встряхнул обоих.
– Здесь присутствуют дамы, – сказал он по-арабски. – Инглизи не используют такие слова в присутствии женщин. Возможно, ты этого не знал, Давид. Но ты, Рамзес...
– Я прошу прощения, мама, – пробормотал Рамзес.
– Тебе лучше извиниться перед Нефрет, – сказала я, продвигаясь дальше в комнату, чтобы Нефрет могла войти.