изнутри, из протоплазмы щетинок. Как я и указывал раньше, их появление в такой ситуации в виде простых отдельных неподвижных частичек, постепенно приобретающих форму бактерий (тоже неподвижных вначале) – это то, что и следовало ожидать, если они зарождаются именно там, где мы их обнаруживаем. С другой стороны, такое появление совершенно противоречит ожиданиям в том случае, если бы микроорганизмы проникали извне, сквозь плотную хитинную оболочку щетинок
[76].
Профессор Бастиан приводит множество примеров бактерий, обнаруженных во внутренних органах животных, а также внутри фруктов и овощей, где он доказывает отсутствие возможности проникновения извне. Могут ли последователи Пастера как-то объяснить эту загадку? Если нет, то необходимо признать, что Пастер не совершал никакого «смертельного удара» по доктрине спонтанного зарождения, как он горделиво заявил. В действительности, такой удар совершил (во всяком случае, предложил объяснение, отличное от гетерогенистского[77]), не французский химик, разглагольствующий перед модной аудиторией, «всем Парижем», а трудолюбивый французский профессор и врач, химик и натуралист, который почти не принимал участия в обсуждениях, потому что был занят работой, отвоевывая новые секреты у Природы.
Даже если признать, что он раньше и точнее Пастера продемонстрировал роль микроорганизмов воздушного происхождения, остается вопрос, каким образом наблюдения Бешана дали объяснение гетерогенетической загадке (загадке спонтанного зарождения. – Прим. перев.).
Дело в том, что в записки 1857 г. профессор не включил некоторые свои наблюдения, потому что полученные результаты оказались слишком противоречивыми, чтобы быть точными. Решив, что допустил какую-то ошибку, он отложил на время эти опыты. В конце концов (как мы, надеюсь, увидим дальше на страницах этой книги) его кажущаяся неудача оказалась решением загадки и дала (по крайней мере, он верил в это) главное объяснение зарождения организованной жизни из мельчайших начал. Его объяснение было действительно самым точным из когда-либо предложенных объяснений построения растительного и животного вещества, процессов здоровья, болезни и конечного распада. Одним словом, это была отвоеванная у Природы важнейшая правда, которая, по выражению великого ученого, звучала как сигнал горна: «Rien n’est la proie de la mort; tout est la proie de la vie!» – «Ничто не предназначено для смерти, все предназначено для жизни!»