– Жора, вы говорили с Бике о Борисе? О дяде Боре?
– Говорили. И что?
– А то, что он погиб, потому что ты тупой. Стой. Не уходи. Это твоя вина.
– Какая моя вина?! Что такое?
– Боря был бы жив, заодно и Кудря был бы жив, если б Бике не узнала о Боре на войне. Мы с ним на кухне душами терлись, а ты подслушал…
– У меня хороший слух, не надо было орать.
– Слух у тебя хороший, абсолютный. Понятно. А надо было передавать Бике? Это ты! Ты ей рассказал.
– Вали на меня, конечно, нашел виноватого, кроме меня никто и не знал, что Келдышев «афганец».
– «Афганец» – то «афганец», он мог поваром служить, каши варить. Историю с зачистками знал только я. Я так думал, а оказалось, как оказалось.
– Папа, ты хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым? Ты этого хочешь?
– Вижу, ты не чувствуешь. Как ты вообще… ты же знал о них, дядя Боря тебя плавать научил.
– Да? Плавать? Хорошо.
– Забыл?
– Давай спокойно. Папа. Это в спортивном лагере произошло, она в медпункте дежурила, захотела научиться играть «Поговори со мной», из «Крестного отца». Я там по вечерам на мандолине народ забавлял.
– Научил?
– Мне четырнадцать лет было. А она красивая. Не помню, чтоб мы и разговаривали. Или пятнадцать. Что такое пятнадцать? Плавать учил! В этот момент я только и думал о том, кто меня плавать учил. Ты себя помнишь в четырнадцать лет? Я стал показывать аккорды, а она взяла у меня из рук мандолину и положила ее на подоконник. Стук дерева о дерево. Больше ничего. Нет. Еще струны в корпусе мандолины загудели от удара. У-у-ву-ууу. Когда вижу Бике, даже еще за миг, до того как увижу, в голове – ууу-у-ву-у. Ты отвел меня в музыкальную школу, ты и виноват.
– Не я, бабушка отвела. Тогда выходит, бабушка твоя и виновата.
– Ничего не выходит. Кто виноват, что я родился? Я вас просил?
«Мама-то твоя точно. Причина всех причин. Родила. А я? Бизнес, подсказанный Стриндбергом. Я не рождал точно. Август Стриндберг утверждал, что ни один отец никогда не знает, отец ли он. И не узнает. Сейчас ДНК. 99 процентов с долями. Почти сто. Но все-таки, почти».
– Ты замучил всех. Балбес, – это я проговорил.
Все, что перед этим, про маму и Стриндберга, в голове только мелькнуло. Тенью прошло.
– Не мучьтесь и не мучимы будите, – он поднялся, – я пойду. И я не балбес.
«Не мучьтесь…», – это Жора выдал, или я подумал, – подумал я, – больно мудрено для него…
– Через неделю госэкзамен. Закончишь свою шарагу?
– Не парься, пап. Я пошел. После полуночи батл в «Крошке», приходи.
– Под мандолину будешь рэпить?
– Ха. Ха. Пошутил?
Гера ушел. Не сдаст экзамен – пойдет в армию и сдаст – пойдет. Но в армию не хочет, в институт будет поступать, чтоб только не «подъем, отбой», а учиться, нет, не хочет. Батл у него, а от ученья скулы сводит. Из одного колледжа выгнали, второй обещал закончить, колледж прикладного искусства называется. До этого три школы поменял, потому что пришлось поменять, потому что «на башке бандана-клана, все пылает, зависает».