Я то, что ж? Любопытно. Люди-человеки. Как там, у Горького: «Клим все чаще стал примечать, что живет в нем кто-то, гораздо глупее его». Ну и я, особенно, когда в подпитии – «Боря, Боря, скажи, Боря, ты ж стрелял! Убивал?»
Ответил однажды, как бы себе и будто протрезвел враз:
– Да нет, – говорит, – не видел, чтоб в кого-то там конкретно моя пуля попадала. Нет. Ну а, – помолчал, потом быстро-быстро, наскакивая словом на слово,– в кишлак заходим, после допустим, как выбили душманов, первое – зачистки. А как? Не зачистишь, получишь в затылок. Обязательно. Дуван, кишлак, домики, пробираешься тихо-тихо; ступаешь, горло першит от жара в животе, потом, в окошко или – дверь ногой и пару гранат туда. Заскакиваешь – а там никаких духов, декхане, руки – не забыть – темные в мозолях, узкие и жилистые . И гул от взрывов не стих, эхом под потолком.
Как из него вырвалось? О контузии ни слова, сколько не пытался я подкатить, выведать. А тут вырвалось.
В ту ночь я провожал его после солидных возлияний и задушевной беседы, и тут у самого метро тычка в лоб. Вот именно. А я не ответил. На меня это совсем не похоже. Я опустил голову.
Пока он там воевал, я книжки читал. Много-много книжек. Важно, конечно, не сколько прочел, а сколько догнал, просек, то есть, в смысле – смысл уловил. Мне тогда казалось, что и сам Джойс мне не брат. Да!
Или брат?
Превосходство здесь он чувствовал остро.
В компании, однако, в центре всегда тот, кто с гитарой. Боря! Боря! Боря! Еще бы – перебирает струны; перебирает, перебирает, прислушивается к шорохам в дальних углах, не спешит, не торопится – саспенс. Наконец, подаст голос, сочный, прожаренный пустыней, напитанный восхищением и восторгами, чуть-чуть и истерика, но истерики нет и уже никаких шорохов, ни в каких углах.
Или стихи, по два часа, потоком, Пушкин, Шекспир и искренность какая-то бешеная и обезоруживающая, дарил себя безудержно и не скупясь, подливай только. Привычная лихорадка. Я, говорит, с пяти лет на сцене, даже раньше. Овации, «браво Келдышев, браво, браво!» Большой артист.
Занялся потом рекламой. Купил новую машину, сам уже мог подливать – не жалко. Но беспокойство не оставляло и прорывалось.
Тут снял серию роликов. Духи. Часы. Духи, ударение на первом слоге, в смысле – парфюм, не духи, которых не видно. Вот так – духи, часы, народный артист в кадре, умные глаза.
– Видел, кто у меня снялся? – спрашивает
– Борь, ты думаешь, я рекламу смотрю?
– Мог бы посмотреть… друг. Ты друг?
– Ладно тебе, Боря.
– Нет, не ладно. У меня диск с собой.
Зашли ко мне, смотрели ролики. Смотрели, выпивали, еще выпивали.