Моя тюрчанка (Сказин) - страница 59

Но все, что я смог прохрипеть – было:

– Я люблю Ширин!.. Мы любим друг друга!..

Я проснулся от собственного крика. Рядом со мной, в тяжелом сне, металась по постели моя милая. Я обнял любимую девочку и поцеловал в шею. Моя звездочка будто успокоилась. Не открывая глаз, повернулась на бок, подложила под голову руку и ровно и тихо засопела. Казалось: так мурчит котенок.

На меня вдруг снизошло просветление.

Пусть у нас нету щита против ударов злого рока. Пусть доктора не признают меня дееспособным. И пусть мы клюнули на наживку мошенника Бахрома. Даже если виза Ширин будет просрочена – все равно это не станет победой проклятых обстоятельств. У нас, в любом случае, остается запасной выход. Тот самый, который указала моя умная девочка. Мы просто примем по большой пачке снотворного, чтобы сомкнуть веки навсегда.

В жизни все творится не по нашим желаниям. Но уж смерть мы выберем сами. И никакой гребаный Саваоф не властен отменит наше решение. Мы обманем всех наших обидчиков, как взмахом меча разрубив тугой гордиев узел накопившихся проблем. Обретем сладостный, вечный, нерушимый покой. Тела останутся холодеть ненужными отброшенными оболочками. А души, расщепленные на атомы, рассеются по мировому пространству. Мертвым – нам не будут страшны ни миграционная полиция, ни участковый психиатр.

Удивительным образом, мысли о самоубийстве очистили мне сердце от горечи и тоски. Я почувствовал, как слабеет напряжение в нервах. Положив руку на Ширин и поудобнее устроившись в постели, я погрузился в приятный сон, не разбавленный никакими кошмарами. Когда моя девочка заходилась кашлем, я на несколько секунд открывал глаза, крепче прижимал к себе возлюбленную и опять засыпал.

Спали мы долго. Когда пробудились – за окном стоял бело-серый зимний день. Свесив руку с кровати, я нашарил оставленный на полу мобильник. Часы на дисплее показывали четырнадцать ноль-ноль. Я лег на спину и уставил глаза в потолок. Морально я не был готов покидать постель. Эйфории от мыслей о суициде – как не бывало. Валуном меня придавливала запредельная усталость. Будто всю ночь не спал, а разгружал вагоны. В трещащей по швам голове плыли думки о наших нерешенных проблемах. Об ограбившем нас Бахроме и не допустившим меня до комиссии языкастом психологе.

Вспомнил я и о нашей бесполезной поездке на Лиственную улицу. О том, как Ширин стояла коленями на мокром грязном асфальте и тонула в горючих слезах. Наконец, о том, что моей любимой серьезно нездоровится. Перебрав все это, как бисеринки, я почувствовал, что у меня вообще нет ни капли желания вылезать из-под одеяла и начинать (да еще с сильным запозданием) новый день. Я подумал: мы с милой похожи на пару мышат, упавших в молоко. Изо всех сил барахтаемся, дергаем маленькими белыми лапками, лишь бы не сгинуть на дне кувшина. У нас не жизнь, а сплошная борьба за существование.