Соколов задумчиво потёр ладонью подбородок, и снова стал перебирать нахлынувшие воспоминания.
«Буквально за месяц до окончания офицерских курсов я чётко осознал, что вскоре окажусь на фронте, а это – война и там, бывает, убивают. Родных у меня не осталось, близких людей – тоже, поэтому стоило правильно распорядиться некоторыми финансами, оставшимися у меня после кончины матери. Они в виде вклада находились в Московском торговом банке. Очень не хотелось, чтобы ими распоряжался кто-то чужой после моей смерти.
Отличную идею я почерпнул в одной из жёлтых газетёнок, написавших об одном мошеннике, хранившем свои накопления в виде алмазов, зашитых в собственном теле. Идея мне понравилась своей неординарностью: «всё своё ношу с собой, при этом не на виду и в случае необходимости это «всё» можно быстро извлечь из «тайника». Конечно, пришлось подсуетиться, но в итоге на фронт я отправился со шрамом на левом бедре, в котором были спрятаны четыре бриллианта по шесть каратов каждый. Операция по их закладке в «тайник» была проделана на моих глазах под местным наркозом и обошлась мне не очень дорого.»
Непроизвольно Соколов тут же провёл рукой по шраму на левом бедре дабы убедиться в сохранности «тайника».
«Что-то я всё время продолжаю себя считать Соколовым, а это неправильно: чем быстрее я смогу себя ассоциировать с Северцевым, тем меньше у меня возникнет проблем в будущем. Всё! С этого момента я – поручик Северцев Владимир Павлович.»
Теперь поручик быстро пошёл на поправку. Решающую роль в этом процессе, по его мнению, сыграло вселение души Соколова и помощь оберега.
В течение последовавших за этим пяти дней произошло несколько очень важных событий, прямо повлиявших на его дальнейшую жизнь и позволивших считать, что удача начала к нему возвращаться:
– во-первых, следствие полностью сняло с него вину за бунт на сухогрузе, признав, что в этом виновата охрана. Он даже получил на руки от полиции протокол расследования, всецело подтверждающий этот факт;
– во-вторых, проверка саквояжа показала, что в нём никто посторонний не рылся и все вещи оказались на месте;
– в-третьих, врач, лечивший его, высказал мнение, что дней через пять поручика можно будет выписывать из больницы: симптомы «испанки» пропали, рана на правом бедре затянулась, воспаление исчезло. Сотрясение мозга от удара по голове тоже практически прошло без всяких последствий;
– в-четвертых, посетивший его в больнице бывший капитан сухогруза сообщил, что через неделю – двадцатого января 1919 года – из Орана отходит пароход в Нант, на котором они со штурманом собираются в качестве пассажиров отправиться во Францию и могут захватить поручика с собой, так как зафрахтовали трёхместную каюту и пока одно место свободно. Владимир Павлович конечно согласился и обещал оплатить им приобретённый для него билет сразу после посещения банка по выходе из больницы.