— Извиняться не буду, — предупредил король.
— Не извиняйся, — разрешил Накуртка. — Никто еще ни разу не извинился.
Поднялся, придерживаясь за стену. Король наблюдал за ним, морщась. — Не так ты болен, как хочешь показать. В окне висеть сил хватило.
— Сам не думал, что так понравится представляться, — согласился Накуртка. — …Дак у меня ж лекарство, — вспомнил он. — Пошли покурим.
Легким шагом он направился в студию. Король, подумав, за ним. — Тут сальдо важно соблюсти, — сообщил Накуртка с балкона.
Достав кисет, он забивал. — Если переборщить — буду блеять, как ты. Мало тоже плохо. Освоил новую технику: стреляю говном. Ты рисковал, вообще…
Звонок в дверь еле слышен был за гулом шоссе.
Взгляд Накуртки соскочил с короля, как с неодушевленного предмета. Сбросив то, что держал в руках, он нырнул за перила. Вцепился в трос, оказывается, все время тут болтавшийся, подтянулся.
Король рванул в прихожую.
Он никого не ждал. Не добежав два шага, застыл в оцепенении. Как это… Быть не может. А консьерж?
Бросился обратно.
Вывернул себе шею, стараясь разглядеть вверху — чуть не слетел, перегнувшись за перила, высматривая снизу.
Привет, креветочка — услышал он внутри головы или снаружи.
Неожиданно пошел снег; он шел в воду и таял; если бы дело было днем, он бы превратился в грязь; но дело было ночью; город вмиг побелел. Снег ложился слоем два сантиметра. Шаги по снегу оставляли за собой сразу намокающие темные пятна. Взамен таявшему под ногами — снег оставался на голове.
В переулках людей не было; была глубокая ночь, часа два, может быть, три, ночи. Но на проспекте было людно. На проспекте стоял окровавленный человек, опирающийся рукой о стену. Кровь текла с головы, по лицу и дальше по туловищу. Никого рядом с ним не было.
По реке плыли льдины. На льдинах сидели чайки. Когда льдина уплывала под мост, чайки все сразу снимались. Перелетали на другую льдину. Ни одна чайка вместе с льдиной не уходила под мост.
На той стороне, за мостом.
У парапета, спиной к нему, кто-то сидел. Он сидел в окружении, устроившись среди, картонок, одеял. Снег нападал на него, но ему было теплее среди одеял — тоже не особо. Сидеть холоднее, чем идти.
Сейчас он поднял голову и увидел Юну.
— Садись. — Похлопал по грязным одеялам рядом с собой.
Юна подошла и села рядом. От бомжа воняло — так же как от его одеял.
Он потянулся и обнял ее.
— Один индеец в одном одеяле замерз, — пояснил он хриплым голосом. — А два индейца в одном одеяле не замерзли.
— Я сейчас пойду, — сказала она.
— Куда?
Юна промолчала.
Бомж закопался в одеялах. Вынырнул с полбутылкой в руках и поболтал. Потом запрокинул и стал пить.