Новое страшное чувство и понимание опасности такого развития VR-технологий подхватило разум и начало уносить в дебри будущего, где в одну секунду одной лишь силой мысли возводились и рушились империи и государства, где появлялись виртуальные диктатуры с миллионами связанных невидимыми оковами невольников, гремели революции, а я одновременно был наблюдателем, тираном и рабом.
Страх за личную свободу каждого пользователя глобальной сети уступил равнодушию, оттого, что все это лишь умозрительные заключения. Люди вольны распоряжаться своей жизнью сами. Пусть думают о том, как им проводить время, на что его с пользой тратить или прожигать и о последствиях своего собственного выбора. Радость потеснила равнодушие, когда я осознал, что тяжелый сон рано или поздно закончится. И как только удалось поймать эту волну бодрости, начался праздник красок — холи.
Не зря цыган в абстрактной речи упомянул свою древнюю родину. Краска рассыпана, настало время для веселья и танцев. Красное облако поглотило реальность вывернутым наизнанку нутром. Монстр с внешней системой пищеварения коснулся охранников и Сиплого, заглянул в немигающие глаза, наполнившиеся слезами зрачки, засунул тонкие беспалые культи в ноздри, защекотал слизистые и принялся поглощать сознание жертв.
При ближайшем рассмотрении облако состояло из пылинок, похожих на муку. Она забилась по сусекам ноздрей охраны, рассыпалась по амбару комнаты отдыха. Сказитель, нараспев читающий строки старой сказки на выдохе, сидел рядом со мной, вдыхая жизнь в главных действующих лиц: бабку, чтобы она смогла произвести сакральные действия — подмести, поскрести и сотворить гомункула, выпечь говорящее хлебобулочное изделие и инициатора движухи — деда.
Раскаленная печь в виде электрической конфорки, готовилась подрумянить сферу бытия. Оба охранника примерили роли действующих лиц, обжились с образами и характерами, но реплики героев не осилили.
Колобок самоопределился и дозрел — Сиплый, он вскочил на ноги и пошатываясь, и спотыкаясь кинулся к сковороде. На ходу он растерял свои шлепки. Приятного аппетита, босоногий мальчик. Он не ел, он жрал, обжигался, жадно хватал горячую еду ртом, но не прекращал набивать брюхо халявной гречкой.
Охранники осоловело посмотрели на наклонившегося над столом Сиплого, переглянулись, встали, и начали обходить его сзади.
— Поздно тебя предупредил. Дыши, — профессор вырвал меня из трипа.
Вдох обжег легкие острым и щекочущим нос запахом перца. Глаза наполнились слезами, и я закашлял. Спазм согнул меня пополам, слюна тонкой струйкой скатилась на пол, прямо на истертый линолеум и никак не хотела обрываться.