Дверь с ее стороны открылась, и мужчина осторожно помог женщине спуститься.
– Может, я сам схожу? А вы посидите здесь? – предложил Сторхов, оценивая тяжелое состояние пассажирки.
– Нет… я хочу… увидеть свою дочь… Пожалуйста! – просипела Ольга, умоляя глазами, крепко сжимая халат на груди, не осознавая этого.
Мужчина недовольно кивнул и без лишних разговоров хотел поднять, как она завертела головой, отодвигая трясущейся рукой его от себя. Показывала, просила, чтобы он не трогал, лихорадочно посматривая по сторонам. Сторхов сердито сжал губы, не понимая, зачем мучиться из-за условностей, когда он может ей помочь.
«Бред!»
Тяжело вздохнул и пошел рядом с Олей, мелкими шагами двигающейся вперед. Как только они оказались в лифте, Латрова прохрипела:
– Шестой этаж.
Олег нажал на нужную кнопку, и они стали подниматься. Стоило только выйти, как сил у женщины прибавилось в надежде увидеть свою девочку. Она нажала на звонок и вцепилась в подол своего рваного халата, не зная, чего ожидать.
Никто не отвечал, что настораживало и пугало. В голове мгновенно против воли всплывали одна за другой плохие мысли, что она готова была закричать от страха.
Внезапно послышались щелчки замков и ворчание. Спустя секунды, она услышала вопрос:
– Кто?
– Оля. Соседка, – запинаясь, проговорила женщина, уперев руки на железную поверхность двери, с огромным нетерпением ожидая, когда ей откроют и впустят.
– Боже мой! – выдохнула Иванова, распахнув дверь, и, увидев в каком состоянии Латрова, воскликнула: – Родненькая, ты почему здесь?! Еле живехонькая стоишь…
– Алина… Где она? – со слезами на глазах просипела Ольга, придерживаясь за косяк, в надежде не упасть, когда ее доченька, возможно, совсем рядом.
– У меня! У меня, моя хорошая! Ты… Ой, я старая. Прости, Олюшка. Думала, что ты спать еще будешь. Завтра хотела с Алиночкой приехать в больницу к тебе. С сыном договорилась. Я-то сама не знаю куда звонить и что говорить. Прости уж меня, старую, – приговаривала Людмила Алексеевна, украдкой посматривая на высокого, крепкого мужчину в костюме, недовольно посматривавшего на нее.
– Можно… можно к ней? – попросила Латрова дрожащим голосом, понимая, что еле стоит на ногах. Когда сидела, было значительно лучше…
– Ох, да… конечно. Проходи, моя хорошая. Входите! – выдохнула Иванова, проклиная себя за глупость. Наблюдая, как тяжело женщине двигаться, винила только себя. Не позвонила, не успокоила. А все потому, что была уверена, что лишь завтра Олюшка проснется и не до этого ей будет. Хотя, как не до этого, когда дочь неизвестно где.