— Герман мне не враг, — сказал я. — Он друг моего отца.
Он поморщился.
— Кого ты хочешь обмануть?
Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.
— Знаешь, — сказал я. — Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.
Но его и так понесло:
— Ты не умеешь врать! — он изо всех сил старался выглядеть спокойным, но я чувствовал, что он сейчас скажет лишнее, сам того, не желая. — Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! — я слушал, всего лишь не перебивая. — Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.
— На восьмом уровне, значит? — задумчиво повторяю я. — Что же вы избегаете инициации?
Он снова закрылся, молчит.
— Я жду!
Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает спустить курок.
— Вот! Вот! — усмехнулся он. — Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.
И я жму на спусковой крючок, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.
— Вот так! — говорю. — Я свободен!
И чувствую себя гаже некуда.
— Сволочь! — с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.
По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.
Хрипит:
— Сволочь! Сволочь!
Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.
Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.
Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью — вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.
Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.
Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков. «Ты сгоришь за год…» Эта фраза Германа — первое, что вспоминается. Неужели так буквально? Или это просто попытка самооправдания, попытка объяснить убийство последствиями Т-синдрома. Даже не знаю, сколько времени он болел. Что, если значительно меньше года?
Но аннигилятор не мог его убить. Слабенький направленный заряд. Это же не цепная реакция. Сколько антивещества образовалось в зоне выстрела — столько и вещества будет уничтожено и обратится в поток излучения. Не больше и не меньше.