И ладно бы только слышали…Когда тётка добавила, что они ещё и видят, и что-то различают в темноте, я почувствовал накатывающую дурноту. Добила Ани Рустамовна меня головным предлежанием малышек, из чего я сделал вывод, что угол обзора у них точно был хороший…
Мои девочки…Совсем ещё крохотные, но уже практически полностью сформированные малыши, которые всё видят и всё чувствуют… Эта мысль кажется настолько непостожимой, что я с трудом запихиваю её в черепную коробку.
Вздрагиваю, когда передняя дверь джипа резко открывается, впуская в салон уличную жару, и перевожу рассеянный взгляд на хмурую Лену, не очень элегантно залезающую в салон. Ее духи щекочут ноздри, вызывая привычную уже волну возбуждения, но градус тут же ухает на нулевую отметку, стоит опустить взгляд на её выпуклый живот, обтянутый голубым платьем. Прости, Лен, но после увиденного мне пока сложно воспринимать тебя как нормального человека. Матрёшка, бл…ть…розовощекая…
Лена пристегивается, поджимает розовые губы и вперивает в меня пытливый требовательный взгляд.
— Так, Рам, это что было? Ты что? Не рад?
И тон такой, каким наверно у членов политбюро интересовались, как они относятся к товарищу Сталину.
— Рад, конечно, — хрипло выдыхаю единственно верный ответ.
— Хорошо, — тянет Алёнка, препарируя меня своими зелеными глазами.
По позвоночнику невольно холодок ползёт. Судорожно пытаюсь сообразить, какую именно порцию своих занимательных рассуждений высказать вслух наиболее безопасно.
Я не хочу её обидеть. Её и ещё двоих. Они ведь разом на меня все обидятся, я верно понимаю? Ну там, гормоны бабской обиды передадутся от одной большой к двум маленьким, и я получу сразу трёх оскорбленных женщин…Бл. ть…Как перестать об этом думааать? Прямо вижу, как меня ароматным розовым фломастером вычеркивают из узкого семейного круга за больную фантазию…
— Тогда что с лицом? — с нажимом спрашивает Алёна, а потом уже с искренним беспокойством и участием, — Рааам?
И руку свою тонкую на мою кладёт. Её ладонь прохладная и мягкая. Музыкальные пальцы вплетаются в мои.
— Да ничего. Вот подсчитываю, сколько месяцев дрочить придётся, — бормочу рассеянно про себя, глянув на её кисть поверх моей руки.
Потом поднимаю глаза к Лениному лицу и…вижу, как у Акуниной медленно отвисает челюсть. Блин, видимо, не совсем "про себя" вышло.
— И с чего такие подсчёты? — интересуется моя-через-три-дня-жена, щурясь.
Пару секунд я молчу, потому что, просто бл…ть не представляю, как это сказать. А потом говорю, потому что выбора у меня всё равно нет: Лена, скорее всего, заметит, если мы полгода не будем трахаться…