Я делаю глубокий вдох, но лёгкие отказываются всасывать обжигающий кислород. Расфокусированным взглядом обвожу лица притихших родственников. На секунду задерживаюсь на бледной как привидение Лене. Кажется, она не дышит, глаза — две зеленые плошки…Это мобилизует. Чем дольше я тяну, тем больше вероятности, что мать-моих-детей доведет себя до тяжелой гипоксии. Откашливаюсь, собираясь с мыслями, так как на самом деле я ни черта не готов, и сосредотачиваюсь на ошалело улыбающейся мне тетке.
— Тетя Ани, — мой голос утробно гудит, будто дьявол решил передать привет из преисподней. Приходится прокашляться ещё раз, — Все сейчас будут говорить о том, какой ты прекрасный человек, желать тебе здоровья и семейного благополучия. Я же хотел бы вспомнить, какой ты чудесный специалист…
Ощущаю, как левую щеку прожигает хмурый взгляд отца. Из-за вилки до сих пор в недоумении, похоже…Подожди, пап, сейчас ещё причины будут…негодовать…
— В этом году ты защитила докторскую, и мы все тобой очень гордимся, — продолжаю окрепшим голосом.
— Спасибо, дорогой, — шепчет тетка одними губами, не сводя с меня полыхающего болезненным любопытством взгляда.
— …Проделала огромную научную работу и помогла сотням женщин, которые, если бы не твой труд, никогда не познали бы счастья материнства…
Тетка косится на Лену и переводит многозначительный ехидный взгляд на меня. Вдоль позвоночника пробегает мерзкий холодок. Усилием воли заставляю себя продолжить. Адреналин впрыскивается в кровь лошадиными дозами. Кажется, меня меньше потряхивало даже при прыжке с парашютом.
— … И я знаю, что лучшая награда для любого фаната своего дела- видеть положительные результаты проделанной работы. Так что у нас с Еленой для тебя подарок…Помимо сервиза…
Родственники вокруг перестают шушукаться, устремляя на меня недоуменные заинтригованные взгляды. На висках выступает пот.
— Точнее, ты о нем знаешь уже, но теперь официально…
Тетя Ани расплывается в идиотской улыбке, которую можно перевести как "О, да…О — фи-геть!".
— …Вернее, два подарка… — продолжаю глуше.
— Рамик, ты что там несешь? — хмурится дед.
В горле стремительно пересыхает. И я, наплевав на традиции, залпом осушаю бокал коньяка в своей подрагивающей руке. С грохотом водружаю пустой стакан на стол и выпаливаю.
— Мы станем родителями. Дважды. То есть двойни. Вот.
Всё. Я сказал. Сажусь. Стул подо мной издает жалобный скрип в гробовой тишине. Где-то звякает выпавшая из рук вилка. Дед молча опрокидывает стопку. Лена делает первый шумный вдох. Отсчитываю мгновения перед тем, как на меня начнут ОРАТЬ.