— Я никуда не поеду одна, — заявляю и цепляюсь за руку Лампы.
Та гордо выпячивает живот:
— Ну, давайте, давайте, пинайте беременную женщину! Мешайте ей пройти!
Амбалы натурально бледнеют и, ещё раз бормотнув: «Не велено», но уже не так уверенно, всё-таки открывают дверь и запускают нас обеих в просторный салон.
Потом один втискивается с нами, другой усаживается на пассажирское рядом с водителем.
Тот, что пристраивается возле нас, всё время косится на Лампу и поминутно спрашивает:
— Не давлю?
Да уж, не давит! Только вот занимает места больше, чем мы с Лампой вдвоём.
К офису Клепенщука мы приезжаем спрессованные, как шпроты.
Так же, плечом к плечу, поднимаемся на нужный этаж и входим в нужный кабинет.
Клепенщук сегодня… особенно хорош, гад.
Ему идёт светло-кофейный костюм, галстук в мелкую голубую и коричневую полоску. И бледно-голубая рубашка. В тон глаз.
Мажу по нему взглядом и утыкаюсь в пол.
— О, Кристина Витальевна, — ехидно произносит он, — вы сегодня с группой поддержки! Решили играть по-крупному?
Фыркаю:
— Я не играю.
— Ну что ж, отлично, — он указывает на стул, — тогда, милые дамы, прошу вас ознакомиться с содержимым вот этого документа, — он пускает по столу папку с бумагами, — даже лучше, что вас двое. Ваша подруга, — он делает остановку, давая понять, что не знает имени…
— … Евлампия Сергеевна, — подсказывает моя визави.
— Так вот, Евлампия Сергеевна засвидетельствует, что данный документ вы подписали в здравом уме и трезвой памяти. Без всякого принуждения с моей стороны.
Я сдвигаю ладонь, которой перекрывала название папки, и… Глотаю слова — цензурные и не очень.
— Брачный контракт?
— Да, — подтверждает Клепенщук. — У нас всё серьёзно.
— Но зачем?
Он разводит руками:
— У всех свои цели — вам нужны деньги, мне нужна жена. И чем быстрее — тем лучше. Я и так потерял много времени. А мне необходимо как можно скорее предъявить деду наследника. Пока это не сделали мои кузены.
— Наследника… — поперхаюсь я.
— Да, дорогая Кристина Витальевна, — сегодня он будто выплёвывает в меня моё же имя, — брак только тогда полноценный, когда в нём появляются дети.
— Я не согласна! — взвиваюсь. — Дети должны появляться в любви!
И тут этот гад расплывается в самодовольнейшей ухмылке:
— Так зачем дело стало? Уверен, и двух недель не пройдёт — вы влюбитесь в меня по уши. И сами запрыгните в мою постель.
Каков нахал! Я аж задыхаюсь от наглости и безапелляционности. Вскидываю нос, сверлю взглядом:
— Не дождётесь!
Он ухмыляется ещё более сыто и коварно:
— Спорим? — предлагает, по-мальчишески блестя глазами.