Забыть. Жить себе спокойно.
Или вовсе. Вышвырнуть ее из жизни.
Послать к херам.
Выкупом уже не будет. Документы у нее новые. Можно считать, что царский подарок ей сделал. Может, ее даже какой-нибудь Динар очередной подберет. Жить, если захочет, сможет. На работу примут. А я чинить препятствий не буду.
Может, это и есть? Один. Единственный выход?
Просто вышвырнуть. Просто избавить ся от этой наркоты ненормальной.
И вернуться к прежней жизни.
В которой женщина лишь приложение к положению и статусу мужчины. Средство для удовлетворения и вынашивания детей. Твоих. Мать его, детей! Наследников! Истинных наследников!
И когда голова ледяная. Спокойная.
Но, блядь. Нееет!
Понимаю, и чуть не вою, задрав безумно голову к полной луне.
Как вурдалак стал, вот самый настоящий!
Жилы набухают до невозможности.
И ведь знаю.
Ни хера.
Не сотру эту ее улыбку неземную, запредельную.
Ведь если сотру, то уже навсегда.
Уже внутри у нее, не в теле, все каленым железом тогда выжгу.
И не будет тогда этой улыбки больше никогда. В ней — уже не будет. Перестанет она быть тогда той самой Мари. Навечно перестанет!
Убью. Убью я ее, если сотру эту вот улыбку. Убью навсегда. Безвозвратно.
А сам…
Сам я тоже. Без нее. Без этой улыбки теперь на хрен подохну!
Помню. Помню, как без памяти демоном был. Как вся жизнь смысла не имела. Хуже выжженой пустыни внутри было.
Так и будет.
Если ее вышвырну.
Если откажусь.
Вот та пустота. Она ведь вернется.
А лучше боль. Или ярость, от которой все нутро кровью истекает.
Лучше. Так.
Чем быть совсем неживым. Совсем внутри мертвым!
Сжимаю кулаки до хруста.
Это петля.
Дикая. Наркоманская петля!
И из нее не выбраться!
Снова срываюсь с места. Несусь в ночь.
Забираю в ресторане еду для Мари.
И снова мчусь.
К ней.
На полной скорости.
К самому себе.
Потому что без нее и я не я. И ни хрена. Ни хрена ничего в моей жизни не будет иметь смысла!
Мчусь и реву. Ору во всю глотку.
Это ведь убьет. Убьет, на хрен, нас обоих!
Отшатывается, когда вхожу в ее комнату.
Чувствую, вижу, под кожей ощущаю, как дрожит всем телом.
— Тебе надо поесть, Мари, — мрачно бросаю, окидывая ее озверелым, до боли в костях изголодавшимся взглядом, выкладывая еду на стол.
Прячется. Прячет от меня то, что принадлежит мне!
В простыню закуталась вся с ног до головы!
Неееет! Там мое! Все мое! Каждая клеточка ее тела! И нутро! Оно тоже мое! Пусть и о другом смеет думать! Каждая ее мысль все равно! Моя! Вся она! Вся она мне принадлежит! Каждой каплей своей крови!
— Перестань закутываться, — резко дергаю простыю вниз.
Обхватывает себя обеими руками, а меня раздирает. Мозги взрывает на части.