– Жаль, – сокрушённо выдохнула Савила, – разойтись рано пришлось. Анне стало плохо.
– Да. Все ушли, а она осталась, – подтвердила Алевтина. – Лент до утра за ней ходил.
– Зато после того случая соседи квартиру получили. Отдельную. И как быстро!
– НКВД всё делает быстро.
Женщины разговаривали друг с другом, но смотрели на него. Это почему, интересно? И при чём тут НКВД? К этому ведомству синие никогда не имели отношения. Лент совершенно растерялся.
– Смотри, как мило он синеет, когда теряется.
Ничего милого в этом не было. Синие мозги как-то быстро и совершенно безучастно выстроили в голове самую простую из логических цепочек, начиная с того, что светлым целительницам по статусу терять сознание от усталости не положено. Почему он не подумал об этом раньше? Значит, вот оно как! НКВД. Ведомство отца Анны. На зелёной душе стало гадко.
– Ты не расстраивайся, дурашка, подумаешь, обморок, – Алевтина подошла к нему и обняла за плечи. – Если бы она не додумалась сама, то я́ бы ей подсказала. Чувствам, как поводьям, нужна крепкая рука.
Да уж, поводья... Таким ослом Лент не ощущал себя никогда. Вековой опыт общения, говорите?
– И часто меня приходилось держать в узде? Нет, не говори, и знать не хочу! Лучше скажи, что стало с Фирой.
– Разве я допустила бы чего дурного? У Фиры остались прекрасные внуки, и правнук недавно родился.
Последние слова окатили Лента ушатом холодной воды. И что он, на самом деле? Ну, было дело… восемьдесят лет тому назад. Они тогда только познакомились с Анной, наверняка она чувствовала себя неуютно среди чужих людей. Ну, схитрила. Разве кому-то от этого стало плохо? Вот только как же быть с его врождённым чувством истины? Почему он не понял?
– А как же мой дар? – прозвучало это жалко, и он бы с удовольствием взял свои слова обратно, но Алевтина так участливо на него смотрела, что ещё и брови домиком сошлись. Хорош ведьмак…
– Да что ты так убиваешься, женские хитрости не всегда замешаны на обмане. Любую правду можно подать по-разному. Она тогда действительно очень устала, набегалась, а тут ещё и расстроилась, когда увидала, как вы с Фирочкой морс разливаете в четыре руки, вот и разрешила себе расслабиться. Ну, полежала чуток, разве в этом была какая ложь?
Лент напряг память. Действительно, она ничего не говорила, кроме того, что прекрасно себя чувствует, и что ей пора домой. Но он, конечно, не хотел её отпускать. Сам не хотел. Как сам пошёл на парижскую мансарду! Как сам поверил россказням про несуществующую синюю подругу! Да он и правда слепой, права Савила, бабы из него верёвки вьют. Особенно светлые.