Сдержав готовый сорваться удар – ведь он решил, что боя не будет, – Лент сжал пальцы левой руки вокруг синего шарика в кармане и тихо произнёс, круша оболочку и ощущая на пальцах шелковистую пыль: «Выбираю».
Это было последним и единственным, что мог сейчас сделать Лент для этого мира: выбрать отцовскую кровь и стать синим. Для того чтобы не передать Демону ни сил, ни знаний самого старого ведьмака зелёного клана. Умереть и возродиться. Новым, чистым и совершенно бесполезным.
Проваливаясь в рёв разгневанного духа, в пустоту, он ни о чём не жалел, разве только о том, что между яростью исчадия ада и той, что так напомнила ему Анну, нет больше квадратной, расписанной зелёными рунами спины.
– …Лаврентий Петрович! Лаврееентий Петрооович…
Волны шёпота омывали и поддерживали на плаву. Просыпаться Лаврентию Петровичу совершенно не хотелось, но ощущалась всё же некоторая необходимость. Кажется, его руку требовательно сжимали, или даже трясли, как оливу. Или орех? Он бы поспал, но чувство долга уже проснулось и присоединилось к настойчивым требованиям женского голоса. Встаю, встаю!
– Это кто у нас такой молодец, всю кашу съел? Неужто Лаврентий?
И гордый ответ серьёзного малыша: – Лавлентий!
– А кто скатерть подпалил?
Он рано понял, что Алевтине лучше признаваться сразу, всё равно не отстанет. И не поверит, что это не он, а его вредные пальцы, что никак не складываются как надо, хоть ты тресни:
– Лавлентий, – главное, чтобы ответ прозвучал не гордо, а в меру виновато.
– Ладно, вставай уж, горе моё картавое…
– Встаю, встаю…
Глазам своим Лавлентий, выросший в Лента, не поверил. Отчего-то он никак не ожидал обнаружить себя в больничной палате, а ничем иным это место быть не могло, хотя противоположную стену и украшал плоский телевизор, в подражание корпоративным приёмным работающий без звука на канале Блумберг. Правая половина тела Лента, заботливо укутанного мягким пледом, млела и таяла в лучах солнечного света, пробивающегося меж неплотно прикрытых оконных штор, бледно голубых и оттого строгих. Так же строго пищала неподалёку умная машина с подрагивающими проводами и трубками, проследив за которыми Лент обнаружил собственную руку с приклеенной к ней иглой. И только тогда отвлёкся наконец на другую руку, которую самозабвенно теребила его бессменная помощница Любочка. Всё делопроизводство московской конторы держалось исключительно на ней.
За спиной у Любочки висела светлая гофрированная шторка-перегородка, практически сразу отошедшая в сторону под рукой премилой медсестрички в белом халате.