Образ единорога говорит также и о том, в чем заключается благо, наступления которого так ждал Ли Бо. Единорог — животное, которое, когда идет, «не наступит ни на что живое»; когда питается, «не ест ничего живого». Единорога поэтому назвали носителем жэнь.
Жэнь — древнее слово, которым обозначали «человеческое начало», самое высокое и ценное в бытии. На этом начале, т. е. на понимании того, что человек и есть высшая ценность, должна быть построена вся общественная жизнь, вся культура. Нетрудно увидеть, что это китайское слово и по общему смыслу, и даже этимологически соответствует европейскому слову «гуманность», в том его значении, которое вкладывалось в него в эпоху Возрождения в Европе. В этом слове выразилось тогда стремление к возможному в общих рамках феодализма освобождению человеческой личности от тисков средневекового догматизма <...>.
Как-то раз Ли Бо во время своих странствий очутился в Хучжоу, оживленном торговом городе на берегу озера Тайху. На вопрос местного градоправителя, кто он такой, поэт ответил:
Я — цзюйши из Цинляня, изгнанный сянь.
В кабаках хороню свое имя вот уже тридцать лет.
А тебе, правитель Хучжоу, чего же и спрашивать?
Я — будда Цзиньсу, его воплощение.
В китайском тексте этого четверостишия всего двадцать четыре знака, но в этих немногих знаках — и биография поэта, и его характеристика.
Словом цзюйши среди горожан средневекового Китая обозначали человека самостоятельного, имеющего свое хозяйство, главу семьи; в этом случае слово цзюйши означало «хозяин». Отец Ли Бо был богатым купцом, он оставил сыну большое состояние. Следовательно, Ли Бо мог назвать себя «хозяином». Это было как бы определение им своего общественного положения.
Однако слово цзюйши употреблялось и в других случаях. Так называли человека образованного, ученого, но из тех, кто не принадлежал к официальной касте, не находился на государственной службе. Среди буддистов термин цзюйши прилагался к почтенным лицам из мирян, т. е. к верующим, не принадлежащим к официальным кругам церкви. Ли Бо был, безусловно, очень образованным человеком, но чиновником он никогда не был. Правда, около трех лет он состоял при дворе, но попал туда только по настоянию друзей и именно как поэт. Его обязанность состояла в том, чтобы писать стихи по повелению императора. Однако придворным поэтом Ли Бо не стал. Во дворце он держался не только независимо, но даже вызывающе. Говорили, что у него в спине «кость гордости», которая мешает ему сгибаться. Дело кончилось тем, что Ли Бо был изгнан из дворца. Никогда не был Ли Бо и приверженцем какой-нибудь религии — ни в смысле церковной организации, ни в смысле свода догматов. Была ли у него «кость гордости» — неизвестно, но дух независимости составлял отличительную черту его личности. Назвав себя «цзюйши из Цинляня» (Цинлянь — город в провинции Сычуань — был его родиной), Ли Бо таким способом как бы сказал о себе, что он человек вольный. Он говорит о себе далее, что он «изгнанный сянь»: так называли его современники, особенно друзья. Сянь — образ, созданный даосизмом. Даосизм не только совокупность исконных народных верований, не только построенная на них религия средневекового Китая, конкурировавшая с пришедшим извне буддизмом, но и свод представлений о мире, о жизни, целое мироощущение. Даоский сянь в обычном представлении — это человек, удалившийся в «пустыню», в Китае — в глубь гор, стремившийся там познать тайну природы, в частности открыть секрет вечной молодости и бессмертия. Для одних людей это был отшельник, подвижник, небожитель, для других — чародей, кудесник, маг. Таким людям было свойственно чувство вольности, независимости от всякой власти в природе, в обществе, в себе самом — от власти желаний и страстей. Добавим, что из среды таких сяней выходили иногда вожаки народных бунтов. Ли Бо еще в юности стал изучать даоские ци шу — «книги о необычайном»; в 718 г., т. е. когда ему было 17 лет, он ушел в горы, стремясь войти в общение со скрывавшимися там отшельниками. В 721 г. Ли Бо во второй раз удалился в горы и прожил там около пяти лет. Таким образом, поэт имел право сказать о себе, что он сянь.