Главный из них улыбается желтозубым ртом и чешет заросшую бороду.
Меня передергивает.
Все же нахожу в себе силы и встаю:
— Все хорошо. С парнем поссорилась.
Тащу за собой жутко скрипящий чемодан и стараюсь не выбиваться из толпы.
На перроне мне делать нечего.
Адрес тетки также в кошельке, бережно выведенный мамой на куске бумаги.
Я могла бы остаться ночевать на улице, если бы не запомнила его.
Нам было обещано по телефону, что я поселюсь в отдельной комнате с вполне приемлемыми условиями, чисто и убрано, светло, а большего мне и не нужно.
По факту оказалось, что меня поселили в коморку под самой крышей.
Родители договорились посылать добродушной Жанне ежемесячно определенную сумму на мое содержание.
И я была уверена по веселому тону сводной сестры матери, что мне будут рады…
Ошибалась.
Как же я ошибалась…
Воспоминания прерывает звонок, и я роюсь в сумке, отвечаю надоедливому Флауэру:
— Что еще, Ридли?!
— Послушай, Аврора, Иван Кац клиент экстра-класса. Крайне могущественный. Его слово — руководство к действию. Не перечь ему…
Звоночки начинают напрягать сознание, уже готовлюсь, чтобы задать пару вопросов, как агент обрубает:
— У меня вторая линия. Просто будь умницей, Рора. Помни, что на кону все!
Хмурюсь, рассматривая мобильник. В голосе Ридли я уловила нотки паники напополам со страхом…
Кто же такой этот Иван Кац, что даже его имя произносят с неким трепетом, пропитанным паникой?
Мне все больше не нравится ситуация, в которую меня впутали. Бросаю взгляд на молчаливого водителя.
Так и хочется сказать, чтобы разворачивал машину и ехал обратно к моему дому.
— Мы скоро будем на месте.
Словно в ответ на свои мысли слышу грубый голос водителя.
Ты слишком громко думаешь, Аврора. Мысленно пинаю себя.
— Два часа вытерпеть, только два часа, — убеждаю себя, а сама кручу слова Ридли как на повторе:
Помни, что на кону все!
Да. Я все помню.
И опять лечу на скоростном поезде в свои воспоминания.
К тому, как я достигала этого “всего”…
— Ай! — взвываю и отпрыгиваю, поджав ногу, поднимаю пробитую подошву и вижу ржавый гвоздь, торчащий из резины.
Выковыриваю железяку и плачу, смотря на дыру.
Моя единственная обувь…
Сжимаю несчастную ручку чемодана, сцепляю зубы и упрямо продолжаю идти.
Дойдя до нужного здания в сгущающихся сумерках, голодная, уставшая, напуганная, озирающаяся по сторонам на каждый звук, стучусь в обшарпанную дверь с цифрой тридцать семь.
Я запомню эту цифру на всю жизнь, обзаведясь пунктиком.
Меня будут считать сумасбродной моделью, которая, исколесив весь мир, никогда не останавливается в номере отеля под цифрой тридцать семь.