– Нет, – я вздрогнула, возвращаясь в зал галереи. – Шагал уехал в Париж на четыре года, а Белла ждала его. Они поженились в 1915 году, когда он вернулся в Витебск. На этой картине они парят над Витебском. А когда он писал ее, они уже были супругами и родителями, – продолжила я. – Полет – метафора любви, которая окрыляет героев и возносит их над повседневностью. Видишь, в левой части картины внизу коза и мужик со спущенными штанами?
Данила усмехнулся, заметив забавные детали картины, на которые я указала. Коза была зеленой, а мужик присел у забора, собираясь справить нужду.
– А почему коза зеленая? – удивился он.
Я пожала плечами:
– Шагал любил зеленый цвет. А может, хотел подчеркнуть нереальность происходящего – то ли явь, то ли сон. Видишь, город внизу как будто окутан дымкой, а лица влюбленных прорисованы нечетко? Как будто он хотел изобразить не тела, а души.
– С тобой никакого экскурсовода не надо, – заметил Данила. – Откуда ты все знаешь, Алька?
– Погуглила, – смутилась я, отругав себя за то, что разумничалась. Я так могу выдать себя!
Мы некоторое время постояли в тишине, глядя на картину. Я бы многое отдала, чтобы проникнуть в мысли Данилы. Я же могла думать лишь о том, что мы слишком разные. Если бы только Данила родился на десять лет раньше или я в одно время с ним, у нашей сказки мог быть счастливый финал и мы, как Белла с Шагалом, могли бы так же парить от счастья всю жизнь. Шагал не раз говорил, что рядом с Беллой ощущает невесомость и покой. То же чувствовала и я рядом с Данилой. Но наш с ним полет будет коротким и ярким. Что ж, не всем романам суждено закончиться браком, семейной жизнью и рождением детей. Какие-то бывают стремительными, как полет кометы. Но будь у меня возможность вернуться на неделю назад и отказаться от свидания с Данилой, открыв ему правду о себе, я бы ничего не изменила и соврала ему опять. Чтобы сейчас оказаться в его объятиях напротив картины Шагала и хотя бы ненадолго почувствовать себя счастливой.
– Они долго прожили вместе? – нарушил молчание Данила.
– Почти тридцать лет, до самой смерти Беллы, – без запинки ответила я. – И даже после ее смерти он продолжал рисовать ее на своих картинах.
– Как романтично, – шепнул парень мне на ушко. – Я бы тоже хотел тебя нарисовать, если бы умел.
Сзади нас раздалось раздраженное покашливание. Данила выпустил меня из объятий, и мы отошли к другой картине, а наше место тут же заняла сухощавая бабулька в очках, вплотную приблизившая нос к картине.
– Мне кажется или она разглядывает мужика со спущенными штанами? – шепнул Данила.