Потому что, если Татович окажется козлом и расскажет об этом хоть кому-нибудь на курсе, доучиться до выпуска здесь ей будет очень непросто. Придётся этот инцидент чем-то оправдывать, как-то обосновывать. И вообще исхитриться избежать всяких последствий. А последствия у внезапно выросшей груди размером с мяч для зимнего поло каждая будут суровые. Всё это она понимала прекрасно.
— Зачем? — Как одним хрипло сказанным словом можно было выразить возмущение, негодование и насмешку, Петра понять не могла, и в ответ просто промолчала, разглядывая неожиданно близкое лицо Смирны над ней. Золотистая радужка его глаз, так поразившая её при первой встрече, стала ещё ярче сейчас, будто дополнившись сияющими секторами. Будет очень обидно, подумалось ей, но, наверное, вполне закономерно, если её жизнь разрушит парень с такими красивыми глазами. Известный всем закон подлости в этот раз, как и всегда, работал исправно.
В приоткрытое окно дохнуло влагой и прелью, и огонь свечной лампы, стоящей у зелёных сапог Палицы дёрнулся и задрожал.
Смирна зажмурился, незаметно тряхнув головой, и потребовал: — Покажи! — и так сильно сжал плечо Петры, что та вскрикнула и всё-таки рванулась в сторону.
Ничего и никому она показывать не собиралась. Тем более Татовичу. Хватит ему мячей, а ей зрелища Дракона, взвешивающего те самые мячи на ладонях. Лютый стыд! Как теперь забыть? Теперь при виде книжных стеллажей она всё время будет вспоминать это. И при виде Палицы. И Татовича. И зелёных сапог. Боги! Осталось хоть что-нибудь, что не будет напоминать ей об этом позоре?
— Полегче, великий врачеватель. Рискуете её окончательно угробить, а отвечать потом мне, — осадил его Палица. — Несправедливо получится. Лучше отведите девушку в лазарет. Свалится ещё где-нибудь по дороге. Или вообще хватит ума не дойти.
Именно так Петра и собиралась поступить — вообще никуда не ходить. В комнате придумает что-нибудь. У неё имелся собственный лекарский кофр для таких вот… недоразумений.
Смирна по-прежнему сердито сверкал глазищами с раскрасневшегося лица и не выпускал её из ставшего ещё более крепким захвата.
— Глаза закрой, — неожиданно тихо попросил Татович, глядя на неё серьёзно и пристально. — Обещаю, ты не умрёшь, — Петра изобразила подобие улыбки, понимая, что между лазаретом и Татовичем выбирать надо Татовича. — Но будет больно. Наверное.
— Вряд ли ты сделаешь больнее, чем уже, — она перевела выразительный взгляд на его пальцы, и Смирна резко разжал ладонь. — Раздеваться не буду. Уверена, ты справишься и так. Если бы мне пришлось лечить тебя, я бы точно не стала тебя раздевать, — что-то случилось с ней, и она тараторила, как заведённая. Наверное, от страха.