Но все же я кокетливо улыбаюсь, мазнув заинтересованным взглядом по накаченной фигуре еще разок.
Хочу обнять, но мысленно ломаю себе руки за это желание. Смотрю на сомкнутые губы с едва заметным шрамом в уголке.
Это больно всегда, сколько бы времени ни прошло.
Ты обещал, что станет легче, но не становится.
Мужчина разворачивается и переводит взгляд на мою руку, едва заметно улыбаясь.
Никит, мне все так же больно. А тебе?
—Дочь, а не сильно ли откровенный наряд с утра? — папа складывает руки на груди и хмурится.
—Пап, ты говорил, что красоту надо показывать. Я и показываю, — улыбаюсь и подхожу к родителю. Пара объятий и нежный чмок — залог того, что он забудет о будущих шалостях.
—Но не так, чтобы мне потом пришлось выколоть глаза охранникам, они и так тут как в оранжерее, — недовольно бурчит, на что я очень старательно надуваю губы.
—Привет, — Никита хрипло шепчет. Горячее дыхание, кажется, упирается мне в лопатки. Но все это самовнушение, конечно.
—Привет, — поворачиваюсь и стою без движения. Никита подходит ближе и наклоняется. В нос ударяются нотки мужского одеколона и остаточный запах сигар. Он опять курит. Почему-то от этого становится больно, сердце заходится в неконтролируемом сердцебиении.
—С днем Рождения, — внимательно осматривает мою шею, спускается к руке и замирает. — Вижу, подарок понравился.
—Очень…мило, спасибо.
С трудом заставляю себя отлипнуть от созерцания мужчины и уйти в столовую. Нет, хватит. Хватит. Никаких обсуждений, никаких послаблений. Я все так же зла.
Мы усаживаемся за стол, на котором уже столько вкусностей, что можно сожрать свой собственный язык. Слюна скапливается во рту.
—Мамочка, ты, как всегда, великолепна, — кричу так, чтобы она услышала на кухне.
—Может хоть бы помогла матери завтрак приготовить? Научилась бы готовить! — хрипло смеясь, отец усаживается за стол. Мне неловко это слышать и, разумеется, не хочется, чтобы Никита это слышал.
Да какая разница? Да, я не мастер-шеф, но с голоду не умру.
—Пап, если я не выготавливаю каждый день, это не значит, что не умею. Ты все еще в восторге от моей лазаньи, — делаю акцент на последнем слове, но все еще в оскорбленном виде откидываюсь на спинку стула.
—Не балуешь старика, дочь.
—Ты не старик, па. Еще молодежи дашь фору.
Папа огорчается по поводу возраста, особенно это видно на контрасте с мамой. Она у нас необычайная красотка, но на полжизни младше отца, так что он все еще переживает на этот счет. В отличие от мамы, которая за весь их брак ни разу не посмотрела на другого мужчину и всегда мне говорила, что мой папа ее идеал. Несмотря на их сложившиеся трудности в самом начале.