Эта жалость задерживается во мне на мгновение, а затем смывается болью. Бушующий гнев внутри разрывает меня на части.
Значит, кому-то можно все, а другим ничего. Очень удобная политика, меня щемить налево и направо, а самому гульбенить. То есть ты сиди и жди, а я пока буду потрахивать баб. Миленько. Но ни черта подобного не будет, я не собираюсь слушать и подчиняться его приказам. Для этого ему придется меня связать, но тогда жди беды.
—Света, не буди во мне зверя, — хрипит, скользя внимательными взглядом по лицу. В них полыхает огонь. В моих арктический холод.
—А что тогда? Ты меня ударишь? Или что там дальше по списку? Живи как живешь, а я буду жить так, как хочу, вот псы твои цепные бдят, можешь не волноваться, папочке доложи, что все чики-пуки. Ты уже у нас тут на побегушках, да? — говорю много, стараясь задеть побольнее, хоть так, иначе не получится. Пусть я поступаю мерзко, неправильно и мелочно, но как уж во мне кричат эмоции, простите.
Никита замахивается, и кулак прилетает в стенку, прямо рядом с моим лицом. Я задерживаю дыхание, ощущая странный ползучий страх, плавно пробегающий по спине. Ноздри мужчины напротив раздуваются, как у буйвола, готового напасть на свою жертву. Проходит несколько секунд, прежде чем он отталкивается от стенки, цепляет подставку с вазой и уходит под звук разбитого фарфора девятнадцатого века.
Я облизываю пересохшие губы и поворачиваю голову влево, сталкиваясь со вмятиной и красными вкраплениями крови в ней.
СВЕТА
С Никитой в тот день, как и в последующие, больше не сталкиваюсь. Я и правда делаю то, что хочу, но сбавляю обороты в плане одежды, потому что в универе слишком пристальное внимание на меня обращает и деканат. А так как лишний раз устраивать себе проблему мне не хочется, я соглашаюсь со всеми претензиями.
Мне становится безумно одиноко, с каждым днем все сильнее и сильнее. Единственная отрада в данном случае случается после звонка Аиши, мы миримся, пусть это дается мне с трудом, ведь свои ошибки признавать вообще сложно, порой даже невозможно, и что с этим дрянным характером поделать, я без понятия. Некое подобие успокоения плавно стягивает с плеч тяжкий вал хотя бы одной проблемы.
В остальном я решаю ничего более не предпринимать, пуская на самотек если не все, то практически все в своей жизни.
Возможно, во мне говорит усталость, та самая усталость, что становится причиной обреченности или фатализма. С другой стороны, интуиция шепчет, что надо что-то предпринимать, да и мое нутро Рашидовское тоже не может спать спокойно, если есть проблема, волнующая уже столько времени. Решение приходит откуда не ждали, что называется.