— Хорошо, — наконец сказал он. — Допустим, я не художник, и не понимаю вашей тонкой душевной организации. Но скажите, какой прок от этого галерее?
— Вы получите грант администрации города. Это социальный проект, направленный на развитие творческого и туристского потенциала города, — незамедлительно ответил Мун. — Такая выставка привлечет неравнодушных. А это денежные потоки.
— И почему ангелы?
Мун передернул плечами.
— Все любят ангелов. Разве не так?
— Вы что-то не хотите мне говорить, мистер Мун? Чем я заслужил ваше недоверие? Я готов участвовать в вашей авантюре, но, будьте добры, объясните, зачем на самом деле вам это нужно?
Мун уже открыл было рот, чтобы выложить этому человеку все. И про Грина, и про маньяка, и про фотографии детей в позе ангелов. Но что-то его остановило. Его остановила пронзительная мысль, что и он сам отправит работу. Потому что он не хочет, чтобы любой из его эскизов на эту тематику связывали с его именем.
— Эта мысль пришла мне сегодня в голову ночью. Невеста уехала, картина была закончена. Я смотрел на полотно, понимал, что оно совершенно не похоже на то, что люди обычно ждут от меня. Небрежная акварель, пруд, качели на дереве, красное вечернее солнце. Раньше я дарил такие акварели тем, кому продавал дома. Но сейчас они десятками лежат в мастерской, и я не могу их никому показать. Потому что Мун не может рисовать акварелью. Потому что он — коммерческий художник, от которого ждут трешачка. Но есть и другая сторона медали. Эти акварели — это воздух, Алексон. И я хочу, чтобы их увидели. Просто увидели. Я уже готов заплатить вам, чтобы вы только сделали эту выставку. Полностью безымянную выставку об ангелах, о которой будут говорить ни один месяц, я вам обещаю.
Глава двадцать вторая. Аксель Грин
18 апреля, среда
Треверберг
Себастьян Хоул ждал его в своем кабинете. Профессор был дьявольски занят и не сразу смог выделить время для Акселя. Он смягчился после того, как прозвучало имя Карлина и упоминание о личном деле, связанном с Сарой. С Сарой, которая уже лежала в его клинике много лет назад, но с другим диагнозом и при других обстоятельствах. Грин чувствовал себя странно. Он не терпел мозгоправов после череды сеансов в армии, когда чуть не погиб, и был отправлен в месячный отпуск на восстановление. Домой он тогда не поехал, остался при части, но до операций его не допустили. Мерзкий психиатр, специализирующийся на травмах и катастрофах, мучил его через день, пока не подписал дурацкую бумажку о том, что Грин пригоден к службе. Хоул не был исключением из общего правила.