Сейчас у первого пилота есть уникальная возможность все-таки назвать меня шлюхой. Но он молчит, в глазах грусть. Да господи, как же вы меня все достали.
Я все еще помню его слова о любви ко мне. И то, как он ждал хоть какого-то ответа, но я молчала.
— Кристин, ты себе поклонника нашла? Или он тебя нашел? Не слишком молод? — Олег в хорошем настроении, прячет телефон в карман, смотрит с интересом.
— Спасибо, Всеволод, — освобождаю ладонь, хочу просто уйти. — Было приятно познакомиться, дальше я сама.
Курапов молчит, заходит в приехавший лифт, уже не смотрит, а мне до того мерзко, хотя, по сути, я ему ничего не должна и ничего не обещала. Он сам выдумал себе любовь, если бы не этот полет, может быть, я о ней никогда бы и не узнала.
Мне ведь реально не нужна ничья любовь. В любви мужчины слишком много просьб и претензий. Устала от них.
Иду к лестнице, слышу только стук своих каблуков по ступенькам. Вскрикиваю от неожиданности, когда меня снова разворачивают, но теперь уже прижимают к стене.
— Снова ты?
— Кто?
Прохладные пальцы на шее, щетина царапает щеку, а губы скользят по виску.
Шульгин. Он что, бежал за мной?
Прижимает к себе, а я упираюсь руками в грудь.
— Скажи, кого ждала птичка?
— Отпусти.
— Я с трудом отпустил тебя утром.
Целует шею, именно там, где бьется сонная артерия. Стискивает руками талию. Вот его губы уже на моих, прохладные, со вкусом крепкого виски, а мне жарко.
Он просто целует на лестнице, царапая щетиной, а я, вцепившись в лацканы его пиджака, пытаюсь отстраниться, но выходит плохо. Сопротивляюсь с ним, но больше с собой.
— Остановись.
— Почему?
— Потому что я не хочу, — голос эхом по лестничному пролету.
— Я сделаю так, что захочешь.
— Нет.
— Нет? Кто-то обидел?
— Еще один рыцарь хочет спасти непутевую принцессу?
— Насилие?
Изучает, склоним голову. Вот психологи мне не нужны точно.
— А что вы делали в самолете? Это было обоюдное согласие? По-твоему, я так сильно хотела, что сама залезла на ваши члены? Отпусти меня.
Поздно играть в недотрогу и строить из себя обиженную девочку, надо было сразу, но что сделано, но сделано.
Хочу задеть больнее, не зная даже, дойдет до него или нет. Не понимаю, почему я отыгрываюсь только на нем? К Громову нет такого.
Может, потому что именно Шульгин все начал тогда. Артем стал прессовать и давить, и в клубе именно он инициатор моего грехопадения, точнее, моего молчаливого согласия на секс. Стоило только подтолкнуть, а он взял за руку и повел.
Артём все еще удерживает меня, заглядывает в глаза, губы плотно сжаты.
— Извини.
Извини? Нужно ли мне его «извини»? Нет.