— Ну, какой я святой!
— Не отрицайте очевидного.
— Очевидного не существует. Господь дарует долгую жизнь. Но зачем? Может быть, только для того, чтобы нас испытывать? С чего вы взяли, что это признак святости?
— Не огорчайте меня, святой отец. Я пришел из города. Может быть, я принес чуму. Но только потому, что знал, что для святых она не опасна.
— Чума уже была здесь.
Его голос прозвучал глухо, как похоронный колокол.
— Мы одни в Баньё, эльф. Здесь больше никого нет.
— Что ж, значит некого бояться.
И он снял с пальца серебряное кольцо. Положил на стол рядом с кособокой бутылкой недорогого вина. И священник увидел его лицо. Слишком красивое. Слишком выдающее расу. Слишком большие, чуть раскосые глаза, слишком тонкий нос, слишком яркие светлые волосы. Эльфа не спутаешь с человеком, только если он не отводит глаза.
— Ты разлюбил людей, Этьен. Тебе надо исповедоваться.
Эльф усмехнулся.
— Мне ли? Мой дед принял крещение вместе с Хлодвигом, мой отец воевал с Шарлеманем, мой дядя был епископом и оставался католиком на катарском юге. Никто тогда не сомневался в его вере! Мы жили среди людей: лечили, строили храмы, сочиняли баллады, с мечом в руках защищали их государей. А теперь нас обвиняют в том, что мы вызвали чуму.
— Не один я мучаюсь теодицеей, — горько усмехнулся священник. — Чтобы оправдать Бога, легче всего обвинить кого-то другого.
— Но вы-то не верите?
— Во времена моей молодости считалось, что эльфы — это непадшее человечество. Я до сих пор в это верю. Хотя, судя по тому, как ты кичишься своими предками, вы заразились от нас духовными грехами. Дай Бог, чтоб не остальными.
— Духовными? Да! У меня тоже проблемы с теодицеей…
Священник внимательно посмотрел на него.
— Марин умерла…
— Я мечтал вас повенчать…
Стемнело. Священник зажег свечу. Запахло медом. Ветер запел за окном. Или не ветер?
— Этьен! — тихо-тихо, как вздох, как поступь снега.
— Слышишь?
Отец Дидье накинул плащ.
— Пойдем посмотрим.
Над заснеженными полями царила полная луна. А у подножия холма, словно в озере лунного света, двигались полупрозрачные фигуры. Тихая музыка, почти неотличимая от стона ветра. То ли с небес, то ли из адских глубин.
— Мертвые водят хороводы, — сказал священник. — Моя бывшая паства. И так каждую ночь. Я не смог вывести их к Свету, но и аду они не нужны. Бесы уводят грешников, ангелы — праведников. Только они остаются. Обычные люди. Они забыты.
— Этьен!
Хрупкая фигурка отделилась от остальных и поплыла к вершине холма. Она приближалась, и сквозь нее просвечивали ветви деревьев.
Улыбнулась белыми губами, откинула назад темные волосы в блестках снега… Или это было ночное небо?