— Я нашла тебя.
Этьен шагнул к ней, коснулся ее руки. Ладонью вверх, словно приглашал на танец. На ладони сверкнуло серебряное кольцо.
— Надень.
Девушка дотронулась до кольца, и ее рука стала непрозрачной и задержалась на его руке. Он помог ей надеть кольцо, и ветви деревьев исчезли за ее спиной. Она стояла на снегу. Почти настоящая.
— Что ты наделал! — прошептал священник.
Эльф отвел глаза, но руки девушки не отпустил.
— Святой отец, вы нас пустите?
Священник молча повернулся и зашагал к дому.
Он угрюмо сидел за бутылкой вина, пока смеющийся дух Марин де Шинон при помощи эльфа завешивал плащом угол комнаты.
Наконец он встал и сорвал плащ.
— Мы здесь только на ночь, — сказал Этьен. — А потом уйдем.
— Грешить уйдете?
— Так повенчайте нас.
— Венчают живых! Иди сюда, Этьен, садись.
Эльф сел за стол напротив старика, Марин осталась одна в глубине комнаты.
— Ты дал духу призрачную жизнь… Ну и что ты собираешься с ним делать?
— Жить.
— Не богохульствуй! То, что ты задумал, хуже кровосмешения.
— Быть может…
— Все равно рано или поздно тебе придется отпустить ее. Лишь кончится чума — и о ней вспомнят, ты не сможешь удержать ее.
— Мне бы все равно пришлось отпустить ее, просто это произойдет на тридцать лет раньше.
Священник молчал.
— Мы уйдем, — повторил Этьен.
— Никуда я вас не пущу. Я открою для… девушки комнату прислуги. Но ты туда не войдешь.
Наступила весна. Снег сошел, обнажив желтую прошлогоднюю траву. Потянулись к солнцу лиловые крокусы и белые подснежники.
Этьен несколько раз порывался уйти, но воля святого была сильнее, и они оставались. Чума шла на убыль и, наконец, они решились выбраться в город.
По улицам Ситэ шло карнавальное шествие, предводительствуемое смертью, скорее комичной, чем страшной. Она размахивала бутафорской косой и орала всем «Покайтесь!»
Отец Дидье преклонил колени и серьезно покаялся. Процессия была в восторге. Хохотали буржуа, переодетые чертями, и просто горожане в масках, не озаботившиеся пошивом более сложного карнавального костюма. Летели ввысь искры от факелов.
Отсмеялись, полетели дальше с визгом и криками.
Священник поднялся, отряхнул рясу.
— Стоит ли так искушать Господа, отче? — спросил Этьен.
— Какое это искушение по сравнению с великой чумой?
Откуда-то сверху послышался звон колокольцев. Там, над улицей, был натянут канат. По канату шел человек в яркой одежде фигляра. Все знали этого человека, его звали Жан Мизерабль. И уже три века, по праздникам и воскресеньям, и просто погожими вечерами он балансировал над городом на своем канате. До великой чумы подозревали, что он святой, ставший комедиантом из смирения, во время — что колдун, теперь же горожанам было все равно, кто он. Они просто любовались представлением. И Дух Марин во все глаза смотрел вверх, прижимаясь к плечу Этьена.