Бумага же заинтересовала только после того, как я написал на ней имя великого князя, рядом с оттиском на листе, а после сказал, что могу производить пятьдесят листов бумаги в день, если будет потребность, а цена за лист будет в пять раз дешевле, чем пергамент. Могу и больше, но искусственный дефицит на первых порах нового продукта — неплохая заявка на высокую цену и престижность товара.
Для чего я это делал, все подарки, такой приступ невиданной щедрости? Чтобы подольститься князю и встать в очередь придворных лизунчиков? Не совсем так! Объяснение простое — что есть у князя, то уникально и хочется иметь боярам. У меня уже семь человек получили похожие на княжьи бахтерцы, с оплатой себестоимости его производства и клятвой, что не назовут истинную стоимость доспеха. Продажа в сам двадцать-тридцать для такого единичного товара, над которым корпели шесть дней семь человек с двумя еще на подхвате, вполне реальна. А сейчас ценник можно еще повысить, в связи с созданием бренда «княжьи брони». Вот название бахтерец не подойдет — нет еще монгольского влияния на русский язык.
А еще, себе то нужно признаваться и в слабостях, иначе и психолог не поможет, я реально опасался быть оттесненным великим князем и стать, по сути, никем в великокняжеском масштабе, когда можно способствовать цели. А если есть эта цель и она не вызывает противоречий у Ярослава, который в другой истории был ну очень спорным персонажем, то нужно двигаться вперед. Я просто стану беспомощным, если в какой-то момент Ярослав просто прикажет сдать оружие и проследовать в поруб. Что, поднимать восстание? Или снайперская пуля? И кто дальше? Нет, придется идти в поруб покорно, после заверений защиты семьи.
— Проси в чем нужда у тебя, воевода Корней Владимирович? — сказал князь, рассматривая и простукивая броню. Я, погруженный в свои не самые радостные мысли аж вздрогнул, но быстро пришел в себя.
— Великий князь, бронники мои работают денно и ночно, токмо да похода не поспеют они сладить шесть десятков броней, да збруи, ка бы берендеи удаль свою по воле твоей показали. Токмо не треба в дар, я серебро за то дам, али данскими бронями плату, кои возьму с боя, — попросил я решить последнюю свою головную боль перед походом.
Я очень хотел снарядить берендеев — опытных воинов и тяжелых конников, которых мне не хватает. Пусть они уже не были в боях и походах пять-шесть лет, но, думается, быстрее придут в тонус, чем новик-первогодка.
У меня в войске намечался сильный перекос в сторону стрелков, которых было с генуэзцами больше тысячи арбалетчиков и лучников. Вот только мои еще, кроме арбалетов, были вооружены бердышами и палашами и представляли пехоту. Были две сотни легкой и быстрой кавалерии, в большинстве на туркменских конях, которые были вооружены луком и длинной кавалерийской саблей. А вот тяжелой конницы, в хороших бронях, с укрытыми от стрел и копий конями, было только четыре сотни, а требовалось больше, так как рыцарская сшибка — все еще остается важным аргументом, даже при использовании артиллерии. Так, атака тяжелой конницы заставляет скучиваться противника, делая его более доступной целью для пушечных зарядов, если стрелы не достают.