Рафаэль
— Как же ты красив, мой мальчик, — Серафима гладит меня по волосам. — Копия своего деда.
Они знают друг друга с детства. Но Серафима — второй его поздний брак. Основанный скорее на чувстве глубокого родства и уважения, чем на любви или страсти. Они знают друг друга с детства.
Хмурясь, не свожу взгляда с дома Динки. Я хотел, вообще-то, поговорить перед своим отъездом в школу. Чтобы раз и навсегда выяснить отношения.
Эмоции и бешенство отпустили. И по непонятной причине внутри свербит и ноет. Маман, конечно, у нее долбанутая. Так орать…
У нас в доме хамство неприемлемо ни в каком виде. И даже любые нагибы, независимо от их жесткости, делаются вежливо и с уважением.
— Не будь жесток с девочками, прошу тебя.
Закатываю глаза. Сейчас такие девочки… И одна из них как раз выходит из дома. В форме «Швейцарии»! Я давлюсь кофе, от не вовремя сделанного вдоха, оно идет носом.
Да, фу… Прокашливаюсь, пачкая белоснежную рубашку. Отряхиваю капли с лацкана.
— Боже мой! Рафи…
Вытирая салфеткой лицо, иду переодеваться.
— Фима, что случилось? — слышу снизу голос деда.
Царева случилась, мать ее!
Переодевшись, застегиваю на ходу пуговицы, сбегая по лестнице, вылетаю во двор. Она стоит у машины с рюкзаком на спине.
— Царева! — рявкаю я, подбегая к живой изгороди. — Стой. Я правильно понимаю твой прикид?
Не поворачиваясь, смотрит перед собой. Я — на ее профиль. Подбородок также неумолимо вздернут. В кисти ритмично сжимает эспандер.
— Дина!
— Нахрен, Дагер, это налево.
— Короче, Царева. У меня к тебе есть пара месседжей. Восприми адекватно оба.
Затягиваю расслабленный галстук.
— Первое: «тогда» я повел себя по-ублюдски. Я, черт возьми, прошу прощения! Второе: я все такой же ублюдок, Дина. Даже хуже. Не нарывайся.
— Направо — тоже нахрен, Дагер.
— Окей, тогда смотри сюда, — достаю телефон. — У нас с тобой теперь есть откровенные семейные фото.
Дина наконец-то поворачивается, заправляя прядь волос за ухо. И мой запал мгновенно исчезает. Растерянно смотрю на ее лицо.
— Ну, показывай, что там? — делает шаг в моем направлении.
На ее щеке синяк. Он замазан корректором и сверху нанесены бронзовые румяна, но утреннее солнце светит так, что это не спасает. Под скулой, у уха очевидные отпечатки пощечины.
Это как же надо было вмазать, чтобы остался такой след? Замечает направление моего взгляда. Лицо ее вздрагивает. Поспешно выправляет прядь, пряча отпечаток.
Из-за меня, что ли?! Дичь…
— Ну? — дергает бровью.
— Ладно, все, иди к черту, Царева. Просто отколись от меня.