За гранью земного бытия (Бронфман) - страница 32

, относясь с предельным вниманием и любовью ко всему, что нас касается в этой жизни.

И даже боль, которую скорее всего доведется пережить при умирании, — это шанс, замечательная учеба и способ “пережечь” что-то, еще не отработанное в этой жизни.

И еще — я, кажется, точно знаю, о какой “учебе” говорит доктор Моуди, и знаю, что для получения этих знаний мне одной только этой жизни не хватит”.

Я пришел к выводу, что люди, имевшие опыт переживаний на пороге смерти, смогли увидеть то, что недоступно нам, — им на короткое время удалось заглянуть в абсолютно иную реальность.

Раймонд Моуди

В итоге за последние десятилетия накоплен уникальный материал, не оставляющий сомнений в существовании присмертных переживаний, содержание которых к настоящему времени уже стало хрестоматийным. Это обстоятельство делает излишним их детальное описание, поэтому ниже будут приведены только некоторые ключевые моменты.

В самом начале следует сказать, что большинство людей принимают смерть спокойно, без страха. Почти во всех случаях человек так же не сознает своей смерти, как он не сознает засыпания. По словам Джеффри Ходсона, “он как бы выдыхается из этого мира в следующий”.

В книге “Кто умирает?” [45] доктор психологии и психиатрии Стивен Левин, выдающийся специалист по работе с умирающими и потерявшими близких, пишет: “Наблюдая за многими нашими больными, когда они умирали, мы пришли к выводу, что момент смерти — это чаще всего мгновение великого покоя… Каким-то образом человек чувствует, что все будет хорошо. Ум и сердце постепенно становятся одним целым”.

Прошло уже более 25 лет, но я до сих пор в мельчайших деталях помню смерть моего отца. Я находился рядом с ним, и в момент, когда смерть уже прикоснулась к нему, его лицо осветилось такой долгой, счастливой улыбкой, какой уже много лет, даже когда он был здоров, я у него не видел. Эта улыбка поразила меня, и только сейчас, знакомясь с трудами Моуди, Кублер-Росс и многих других исследователей, расшифровывающих психологию начального периода умирания, я начинаю понимать ее природу.

Я думаю, что в связи с этим будет кстати привести прекрасное стихотворение американской поэтессы и писательницы Эрики Джонг “Что, жизнь — неизлечимая болезнь?”:

“Что, жизнь — неизлечимая болезнь?

С криком рождается младенец, и мы смеемся.

С улыбкой умирает старик, и мы рыдаем, сопротивляясь переходу, который превращает жизнь в вечность.

Блейк на смертном одре пел хвалу Господу.

Моя бабушка,

которую не назовешь поэтом, улыбалась,

и мы не видели у нее такой улыбки раньше.