– Тут нечего понимать, особенно когда я сама этого не понимаю.
– Хм. Посмотрим.
Я замолкаю, наблюдая за непринужденным выражением его лица.
– А что насчет тебя?
– Меня?
– Ты знаешь о травмах, полученных в детстве, потому что сам через что-то прошел?
– Возможно.
– Это «да» или «нет»?
– Ни то, ни другое.
– Это несправедливо, если ты единственный, кто знает обо мне все, Адриан.
– Я же сказал. Справедливости не существует. Кроме того, разве не ты ясно дала понять, что не хочешь иметь со мной ничего общего?
– Я передумала.
– Почему?
– Ну, ты явно не оставишь меня в покое, так что я, по крайней мере, смогу узнать тебя получше.
– Значит, ты можешь сбежать от меня?
– Н-нет.
– Ты лжешь, и это первый удар за день. – Он прищуривается. – Но это не имеет значения, потому что ты не сможешь.
Обещание в его словах пробивает меня до костей, и мне требуется несколько вдохов кислорода, чтобы прийти в себя.
– Тогда расскажи мне.
– Что ты хочешь узнать?
– Твое детство. В нем что-то произошло?
– На самом деле вопрос в том, чего не произошло.
– Твоя мачеха была злой?
Далекий ностальгический взгляд наполняет его глаза.
– Все было наоборот. Моя мать была злодейкой, а мачеха – настоящей диснеевской принцессой, которую не удалось спасти.
Это первый раз, когда он так открыто говорит о своей семье.
– Почему твоя мать была злодейкой?
– Злодеям не нужны причины.
– Да, это так. Ты сам сказал, что они герои в своих историях и, следовательно, чего-то хотят.
– Ты помнишь все, что я говорил, Леночка?
– У меня хорошая память. – Мои щеки пылают. – Ну так?
– Что ну так?
– Почему она была злодейкой?
– Власть. Это была ее первая и последняя цель, и тетя Анника встала у нее на пути, и, хотя это было не по ее воле, она все равно заплатила за это.
– Какую цену? – Мой голос низкий, затравленный, как и его взгляд.
– Ее жизнь. Она умерла, когда мне было семь.
И тут до меня доходит. Судя по тому, как он ностальгически говорит о своей мачехе и даже называет ее тетей, он, должно быть, любил ее. Должно быть, у него с ней была какая-то связь. Я почти могу представить себе маленького Адриана, держащегося за свет своей мачехи, потому что его мать и его отец-гангстер не излучали его.
После ее смерти, я полагаю, часть его тоже умерла. Его человеческая сторона. Вот почему он теперь бесчувственный монстр, который не заботится ни о чьих требованиях, кроме своих собственных.
– Ты скучаешь по ней? – шепчу я.
– Она мертва.
– Ты все еще можешь скучать по ней.
– Я не могу.
– Почему нет?
– Потому что я понятия не имею, что означает это слово.
– Ты не знаешь?
– Не в практическом смысле, нет.