Возражать Рудалеву Шанин не хотел, но и принять его предложение не мог.
— Оставить стройку в такое время... — начал он.
— В Сухой Бор на этот месяц командируется заместитель начальника главка, — сказал Рудалев.
Шанин кивнул: он соглашался с секретарем обкома, отдых ему необходим, но месяц будет потерян, а сколько бы он успел сделать за этот месяц!
Вылетая в Сухой Бор, Рудалев хотел получить представление о настроении коллектива Бумстроя. Слово Шанина есть слово Шанина, но не менее важно, что скажут инженеры, рабочие. Если при посещении стройки у него не сложится впечатления, что комбинат можно пустить в феврале, он скажет об этом прямо: Центральный Комитет партии и правительство должны знать истину, как бы горька она ни была. Заодно выяснится, что происходит с Шаниным, вдруг он и сейчас покривил душой. Если так, придется пойти на крайние меры.
Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Рудалев перевел глаза на Шанина. Тот полулежал в кресле с закрытыми глазами, иссеченное резкими складками лицо было непроницаемо. Спит или бодрствует, доволен или сердит, не поймешь, всегда одинаково бесстрастен. Рудалеву вдруг вспомнился разговор о нем в ЦК несколько лет назад. Он, Рудалев, просил направить Шанина в Сухой Бор, а заместитель заведующего отделом строительства ЦК Гаранин сомневался, потянет ли? Оба они хорошо знали Шанина по Сибири: Гаранин в первые послевоенные годы работал в крайкоме партии. Время как будто подтвердило, что прав Рудалев, а не Гаранин: Шанин тянул свой нелегкий воз без срывов. И вдруг эта совершенно неожиданная история с обязательствами и провал плана. Что произошло с Шаниным? Может быть, прав все-таки Гаранин?
Самолет тряхнуло. За стеклом рваными полосами серой ваты проносились облака; за весь полет под крылом не было ни метра просвета. «Хорошо, если не придется приземлиться на полпути, — подумал Рудалев. — Когда-то мы ведь с ним, — подумал он о Шанине, — по-настоящему познакомились в Сибири как раз во время непогодного сидения. Летели с краевой партконференции, самолет сел в Минусинске, и три дня ждали, когда перестанет пуржить. Тогда-то Шанин и рассказал мне о побеге из лагеря смерти...»
Цепкая память Рудалева хранила детали этого потрясающего рассказа... Преодолев с толпой узников ограждение из колючей проволоки, Шанин куда-то бежал, стараясь уйти подальше от лагеря; позади раздавались выстрелы, и треск мотоциклетных моторов, и лай собак. Ему удалось пробежать несколько километров, и он уже начал надеяться, что, может быть, сумеет спастись. Но когда стало рассветать, он увидел, что находится в предместье какого-то большого города: вперед пути не было, а позади продолжали истерично лаять собаки. Шанину попался ручей, он вошел в воду и побрел по течению. На берегу стояли каштаны. Он залез на вершину и, спрятавшись в листве, переждал, когда утихнет шум преследования. Эта картина: Шанин, прячущийся в ветвях подобно Робинзону, — почти зримо представлялась Рудалеву. Он словно видел обросшего черной бородой человека в полосатой одежде с номером на груди, затаившегося на дереве...