Выскочив из машины, Лена чмокнула его в щеку, засыпала вопросами и восклицаниями:
— Почему не дал телеграмму? Боже, какой ты черный, прямо негр! Ты долго пробудешь в Москве? А в театр мы с тобой сходим? Я очень хочу с тобой куда-нибудь сходить, все равно куда!
— В Подольск поедем, — сказал он.
— В Подольск? — переспросила дочь, в ее голосе что-то дрогнуло. — Хорошо, папа, поедем в Подольск.
Он почувствовал, что дочь обрадовалась и в то же время она словно сомневается в чем-то.
В Подольск они поехали на такси. Навстречу машине плыли подмосковные перелески. На землю опускались сумерки. Чем ближе подходила машина к Подольску, тем сильнее становилось в душе Шанина желание отложить встречу с женой. Каждый раз ему приходится перебарывать себя, чтобы не повернуть назад. Последний раз он был у жены больше года тому назад. Больше года! Снова — чужие люди...
Уже после того, как он получил назначение в Сухой Бор, Анна Ивановна переехала из старого деревянного домика на окраине в квартиру с удобствами в центре города. Это еще больше отдалило от нее мужа. В старом доме, где Шанин начинал семейную жизнь, ему были дороги стены, свидетели лучших дней его жизни с Анной. Здесь все было чужим. В прихожей Шанин замешкался, забыв, на какую из двух вешалок должен повесить свой плащ; повесил на ту, которая была ближе к входной двери. Лена перевесила на другую.
— Сюда, папа.
На голос вышла Анна Ивановна.
— Лена?
Увидев мужа, Анна Ивановна заволновалась, полные белые щеки покраснели. Она сказала очень тихо:
— С приездом.
— Здравствуй, Аня. — В голосе Шанина не было сердечной теплоты, он был просто любезен, по-дружески любезен. — Ну, как вы тут живете?
— Все так же... Проходи в комнату.
Он прошел в комнату, поздоровался с тещей, Марьей Акимовной, спросил о здоровье. Сел на краешек дивана, посочувствовал ее хворям. Это самые мучительные минуты; потом все станет на место. А сейчас он должен сидеть и говорить о вещах, которые неинтересны ему, общих интересов в семье давно нет.
Пока текла никчемная беседа, Шанин отметил, что жена располнела и подурнела. В волосах появилась густая седина, виски стали совсем белые, большие черные глаза, которые казались ему в молодости наполненными огнем, — тихи и печальны.
Они пили чай, разговор немного оживился, оживление вносила Лена, которая рассказывала о своих делах. Потом она вспомнила, что должна что-то срочно передать подружке, и ушла в соседний дом.
— Увез бы ты нас к себе, Лев, — сказала Марья Акимовна. Она полулежала в кресле, без кровинки в лице и кистях рук, она показалась ему похожей на старика.