— Вы уверены, что сумеете дать Лене счастье? — любезным тоном спросил Шанин.
В глазах Дерягина появилась настороженность; ответил он твердо:
— Да.
— Как вы себе это мыслите? — Шанин ничем не выдал иронии, которую вложил в свой вопрос.
Но Дерягин почувствовал ее, в глазах появился холодок.
— Счастье — понятие относительное, — почти дерзко сказал он. — Каждый понимает его по-своему.
— Как же понимаете его вы? — напирал Шанин.
— Например, жить в Москве — это еще не обязательно счастье, — тем же дерзким тоном сказал Дерягин. — Сама же Лена считает, что это не главное, и я с нею полностью согласен.
— А что главное? — Шанин был настроен вывернуть молодого человека наизнанку.
— Что? — переспросил Дерягин. — Лена, например, гордится вами, человеком, который давно мог бы быть в Москве, но предпочитает строить город в тайге. И она утверждает, что вы счастливы. Разве это не так?
— Я — другое дело, — сказал Шанин. «Умен, хорошо отпарировал», — подумал он. — Так сложилась жизнь.
— Да, в прошлом, а сейчас?
— Настоящее — результат прошлого, — отговорился Шанин.
— Неточно, — сказал Дерягин. — Настоящее человека есть производное от его прошлого плюс от усилий его разумной воли.
Шанин похвалил:
— Хорошо сказано.
В его голосе слышалось уважение: вывернуть наизнанку молодого человека не удалось.
На совещании Шанин выступил в первый день на вечернем заседании. Все уже устали и слушали плохо, но выступление не осталось незамеченным. Фамилия Шанина упоминалась в «Правде» и в «Известиях».
Тунгусов поздравил:
— Молодец, оправдал!
Шанин вздохнул с облегчением, кажется, полоса неприятностей и огорчений позади. Но вечером в день окончания совещания ему позвонили в гостиницу, незнакомый голос сказал:
— Простите за беспокойство, Лев Георгиевич, звонят из горкома. Тяжелая весть: умерла Марья Акимовна. Вас просят быть завтра дома.
Кончина Марьи Акимовны глубоко потрясла Шаниных. Марье Акимовне было за восемьдесят, и она давно перестала играть активную роль в семейных делах, но во всем, что в семье делалось, чувствовалось ее присутствие. Может быть, это определялось ее известностью: за ее подписью в газетах и журналах появлялись статьи и воспоминания о великом времени революции, к ней приходили пионеры, приезжали журналисты. Она никогда не навязывала ни Шанину, ни Ане, ни внучке своего мнения. Воздействие на мир семейных интересов было результатом отношения Марьи Акимовны к жизни, к людям вообще, результатом того светлого миропонимания, которое было ей присуще.
Находясь в размолвке с женой, Шанин не допускал мысли о том, чтобы обзавестись новой семьей. Он знал, что и Анна остается одинокой, хотя год проходит за годом. Кто-кто, а он-то мог не сомневаться, что в предложениях недостатка не было. И если Анна все-таки не вышла замуж, то наверняка лишь потому, что мешала Марья Акимовна. И в том, что Лена разделяет взгляды Дерягина на счастье, — а может быть, это он разделяет ее взгляды? — тоже можно предполагать влияние Марьи Акимовны. Она, конечно, не выдавала Лене формул, как жить. Но Марья Акимовна всегда понимала счастье именно так. Она провела молодость в Сибири, в ссылке, все отдав народу, революции, партии...