— Не смейте разговаривать с Кириллом, — чуть тише, но с тем же наездом приказала моя охреневшая сегодня утром помощница.
— Я вот думаю, ты вчера, наверное, свежим воздухом передышала, а сегодня субординацию позабыла.
— Нет. Я ничего не забыла, — ещё более спокойно, но уверен, что её голубые глаза на том конце провода меня линчуют. — Не говорите с вашим замом, пожалуйста.
Она упряма, как дятел в весеннюю пору, но почти мольба из её уст звучит как ангельское пение.
— Что у вас там случилось? — начал я выяснять причину такой паники у моей помощницы, хотя …
В мои мысли врезается писк мобилы в ухо.
— Тенева, подожди слёзы лить, у меня вторая линия.
Девушка снова начинает свою волынку, но, взглянув на экран телефона, понимаю, о чём твердит Ева.
Кир активно пытается до меня дозвониться. Ох, блять, эти голубки меня начинают утомлять.
— Ева, мне Сабуров телефон обрывает. Ты его послала, и он хочет мне поплакаться?!
Не очень люблю эти нюни, но этот вариант событий прямо-таки грел мою душу.
— Нет. Кирилл разозлился.
Я улыбнулся своему отражению в оконном стекле.
— А что так?! — невинно поинтересовался я. — Ему не нравится, что дама его упорно динамит?
Тенева тихо зарычала, явно прикрывая рукой микрофон.
— Богдан Анатольевич, вы, как обычно, думаете не в том направлении.
— А ты знаешь, в каком я обычно думаю? Даже любопытно послушать.
— Конечно, сколько угодно! Любопытство не порок! Так что обычно в плоском и горизонтальном, а ещё всегда в чёрных тонах.
Я был не согласен, но девушка продолжала без права моего мнения.
— И Кирилла разозлил ваш порыв перевернуть и сложить заново наш архив в лице меня одной.
Сабуров снова звонил. Видимо, действительно на нервах.
— Я так и думал. И всё, что могу сказать, сочувствую.
Отошёл от окна моего номера в гостинице, бросая больное тело на кровать.
Снова эта боль. Мышцы левой половины тела нечеловечно сводило, кажется, натягивая все сухожилия до предела, едва не ломая по пути кости. Сам виноват, забросив в последнее время тренировки.
— Спасибо огромное, но можете засунуть его… — продолжала психовать моя помощница.
— Ева, твоя дочь похожа на её отца? — перебиваю Теневу, стараясь, чтобы в голос не пробралась моя боль.
Абонент замолкает, что мне на фоне затуманенного сознания кажется, будто проходит вечность до её осторожного ответа.
— Да. Очень. А что?
Напряжение Теневой чувствую даже на расстоянии, а мне хочется послушать её голос, когда она говорит о дочери. Мягкий и заботливый.
— И как? Отцовские черты не мешают её любить?
— Нет, конечно! — тут же возмущаются на том конце провода. — Она же моя девочка. При чём тут это. Внешность — это лишь внешность, да и какая разница, когда любишь.